У меня есть версия, с какой целью в книгах пишутся лирические отступления. Это помогает собрать волнующиеся клубы над вдруг притихшим вулканом чувства. Сейчас тоже просится одно, но ему будет отказано. Что есть, то есть — я позволяю данной главе прокатиться ледяным колесом по пылающим коленям моей истории — такова процедура закалки.
Там, где должна быть Лола, стоит ее младший образ. Сестра. Помнится, Лола говорила о ней на странице… впрочем, не важно на какой, не время сейчас листать страницы назад. Приятно, конечно, познакомиться, но, видите ли, у меня, как уже было сказано, времени в обрез, я тороплюсь, тем более что еще не знаю, во сколько отправление последнего автобуса в Самарканд, тогда как мне точно известно, что завтра не позднее девяти утра я должен быть в аэропорту, иначе пропущу лабораторную работу по дисциплине «Охрана труда», а это означает, что мне легче зарыться с головой в песок и больше никогда не появляться в институте — сожрут в деканате, у них уже приличный зуб на меня.
— Вы из Москвы? — спрашивает сестра.
— Да, оттуда. Понимаете — ах да, я уже говорил… Когда же она придет?
— Где-то в половине пятого. Если куда-нибудь не зайдет после работы. Вроде она собиралась к подруге.
Следует пояснить, почему я, не пытаясь разузнать, где работает Лола, возможно ли туда позвонить и как зовут ту самую подругу, прощаюсь и, пусть обескураженный, пусть разочарованный, но иду себе и не думаю ни о чем, кроме обратного пути отсюда. Да какого дьявола мне бегать за ней в ее же собственном городе, искать ее, когда, быть может, она заметила из окна мое приближение и со словами «какой ужас» бросилась к сестре, а потом слушала наш разговор, стоя за приоткрытой дверью. Она испытывает необъяснимый страх перед моими романтическими выпадами, а у меня тоже не слишком все просто — я безоговорочно верю в судьбу и последний шаг всегда предоставляю случаю. Именно так делается настоящее колдовство: кто-то один шепчет, завязывает узелки, кромсает пиявок, льет воду на зеркала, а потом на глазах у всех огромная гора, сотрясая ближние и отдаленные окрестности, отрывается от земли и со свистом улетает.
Опять оказываюсь на автостанции. Расписание составлено путано, некоторые строки заклеены полуотвалившимися полосками бумаги. Узнаю у начальницы станции, что последний рейс в Самарканд отправляется через десять минут.
— И больше ничего?
— До завтра — ничего.
Видимо, случай совсем обескрылел и не сумел поспеть за мной сюда. Ну куда это годится: вот так стоять в сумасшедшей дали от дома, окруженным финальной безвкусицей желанного путешествия, получив вдобавок насмешку в виде десяти минут, оставшихся до отправления в обратную сторону.
— Здравствуй. — Меня кто-то трогает за плечо, я поворачиваюсь и вижу усыпанное прыщичками лицо. Передо мной стоит девушка, она пытается улыбаться в ответ на мое недоумение. Где-то в голове просыпается мучитель, разрывающий мозг, не давая из миллиона слов выбрать пару или хотя бы одно, и пока он совершает свою работу, мои нос, губы и глаза служат ему неподвижным холодным экраном. Чудом сохранивший ясность уголок сознания подсказывает, что приветствующая меня — с виду не героиня, не принцесса и даже, по последним моим представлениям, совсем не симпатичная девушка — и есть Лола.
— Привет. Как ты узнала, что я здесь?
— Мне позвонила сестра.
— Далековато ты забралась. Я имею в виду этот твой Нурабад и эти дороги, пустыни…
— Что поделать, мне самой тут не очень-то нравится. Пойдем отсюда.
Лола повела меня, чтобы показать места, куда она ходит в свободное время в хорошую погоду. Это оказалась другая сторона уже виденного мной водохранилища с трубами, его загородный берег, от которого начинались холмы. По пути я подарил ей приготовленный для нее кулон с лунным камнем в маленьком бархатном мешочке. Когда мы сели у воды, я понял, что темы для разговора исчерпаны: про Москву я ей рассказал, Самаркандом восхитился, на более всего интересовавший меня вопрос получил ответ: «Не знаю. Может, да, может, нет».
— Почему ты мне ни разу не написала? — спросил я.
Она растерянно посмотрела на меня и ответила:
— Ну я же тебя совсем не знаю.
У меня стало кисло во рту. Проходя по последней улице, я сорвал с куста гладкую фиолетовую ягодку и, пока мы шли, разминал ее пальцами, а сейчас рассеянно положил в рот, и она там лопнула.
— Извини, Лола, — сказал я, отплевывая в сторону чернильную слюну. — Ты бы хоть чего-нибудь написала. Просто ради шутки, чтобы связь не терялась.
Наверное, ей нравилось слушать меня, эдакую московскую сороку, но я вскоре иссяк, потому что на смену угасающему энтузиазму начали приходить более дельные и практичные мысли. Отчасти тревожные. Путь назад. Лола посмотрела на меня снизу вверх: я уже стоял, выпрямившись во весь рост, готовый покинуть пределы ее обитания, и внимательно разглядывал даль, выпускавшую на волю сумерки без теней и призраков.
Мы попрощались на перекрестке двух грунтовых улиц и пошли прочь, не думая друг о друге. Я сначала попал на рынок, где купил горячую лепешку и немедленно начал отламывать от нее куски, оказавшиеся один вкуснее другого. По соседству стоял трехсотлетний старикан в чалме, перед ним лежал открытый белый мешок, полный мельчайшего зеленого порошка.
— Это чтобы курить. Вместо сигарет, — пояснил старик. — Кладешь под язык, и мна-мна-мна… — Он припадочно закатил глаза.
За ломаный грош я приобрел у него бумажный пакетик с зельем, у самого выхода не удержался и потратил еще немного денег на два больших золотистых лимона, источавших приятный кисленький аромат. Затем уже двинул на опостылевшую станцию. Единственный автобус, который не успел еще раствориться в кофейных сумерках, стоял под парами. «Каттакурган» было написано на табличке под лобовым стеклом. Я сел и развернул на коленях карту. Через сорок минут мы будем — ведь уже поехали, ну да, поехали — в точке, равно отстоящей от пунктов А и Б, вернее К и С. В ней вместо необходимого мне направления направо автобус даст левый поворот и через полтора часа прибудет в К, который кроме автомобильного пути крайне затрапезного вида и назначения соединен с моим С еще и железной дорогой. Могу отринуть ночную пустоту идущей по степи трассы, а могу попросить водителя остановить на развилке и тогда так и не узнаю, что критической для моего расписания бреши в вечернем движении поездов так и не было. Когда мы действительно подъезжаем к развилке, я уже все решил и продолжаю спокойно нюхать лимон, который чуть ковырнул ногтем для усиления аромата. Если его сжать, из серповидной ранки брызжет запашистая роса.
В Каттакургане автобус останавливается на бескрайней площади. Водитель показывает на полукруглый ряд фонарей и говорит, что за ними расположен вокзал. Ступаю на землю рядом с чьим-то чемоданом и оказываюсь в группе людей, ожидающих автобус на Самарканд.
— Вы уверены, что он придет? — спрашиваю я голосом, в котором перемешались слабая надежда и растущая паника.
