Войдя в барак, он немного растерялся от шума голосов. Казалось, вся бригада говорила разом. Потом он вспомнил о бочке спирта. Снял фуфайку, положил ботинки на сушилку и вошел. Все утопало в табачном дыму, достаточно было просто вдохнуть, чтобы накуриться. Свет у выхода был потушен, и керосинки переместились к дальней стене, где на нескольких нарах пировала вся бригада во главе со Снегирем. В центре неровного круга стояла бочка. Время от времени ее кто-нибудь наклонял, наливая прозрачную жидкость в жестяную кружку через отверстие, пробитое сверху.
– Я тебе отвечаю, хреновый спирт какой-то, четвертую пью и ни в одном глазу.
– Принеси получше, я тоже угощусь, – глядя остекленевшими глазами на недовольного, отвечал Снегирь, промахнувшись сосновой доской мимо печи. – Дед явился. Неси тару, первый стакан бесплатно.
– Спасибо, Снегирь, рад бы, но нельзя. Весь пищевод спиртом сожжен, я и с рюмки кровью блевать буду, – врал седой, не желая оставаться пьяным в еще незнакомой бригаде. – Вот от чая я бы не отказался.
– Налейте Дедушке чаю, – в никуда распорядился Снегирь, мгновенно потеряв к нему интерес.
– Сварщика дождались?
– Упал твой сварщик, – радостно проговорил заплетавшимся языком Снегирь, не упуская момента лишний раз покрасоваться перед бригадой. – Я, говорит, работаю сверхурочно, а вы дармоеды. Так и сказал, а потом с крыши упал.
Многие рассмеялись. Бочка наклонялась все чаще и все ниже. Заключенные протягивали Снегирю желтые рубли с шахтером, зеленые трешки с солдатом и синие пятаки с летчиком. Как он ни был пьян, но внимательно пересчитывал купюры и отдавал сдачу. Деньги у блатной бригады водились.
Спрашивать о политотделе никто не собирался, может, потому что забыли, а скорее всего потому, что каждый здесь прошел через такую беседу. Седой лег на свои нары, по привычке не раздеваясь, и, прежде чем закрыть глаза, обратил внимание, что его сосед Маляр спит, несмотря на шум. По привычке хотелось спать, но долгий дневной отдых и гул пьяных голосов не давал забыться.
– Мамка с папкой у меня во время голода померли, я ж местный почти, из-под Сызрани, – плаксивым голосом рассказывал Снегирь. – Воровал на вокзале, на поездах в Самару ездил, потом…
– Ничего так спирт, не крыло, не крыло, а теперь все как в тумане.
– Ты краев не видишь, плескаешь?
– Бочку не опрокинь, оставь завтра на опохмел, Емеля.
Голоса становились то громче, то спадали почти до шепота. Все чаще начал раздаваться храп, шарканье неверных ног на пути к нарам, и наконец в бараке разлился густой пьяный сон. Но был он недолог. Кого-то с верхних нар стошнило на пол.
– Ну, еб твою мать, не мог… – начал говорить кто-то, но сам зашелся рвотой.
– Вы че творите, падлы! Зажгите свет! Где свет?!
Седой зэк открыл глаза и увидел, что ни одна из горевших ламп не потушена. Хотел снова лечь, но дальше по ряду один из заключенных, лежа на спине, захлебывался рвотой, конвульсивно дергая ногами. Седой вскочил и перевернул его на бок.
– Че случилось, я не вижу ни хуя, я ослеп! – Жуткий панический вопль разбудил весь барак.
Люди скатывались с нар, падали, вскакивали, вытягивая вперед руки, сталкивались между собой, не прекращая кричать. Многие блевали, все искали выход. Один зэк с разбега ударился о деревянные нары, из его лба брызнула кровь, и он упал под ноги товарищей. Другой, споткнувшись о сосновую доску, обнял раскаленную печь и с воплем принялся кататься по полу. Седой зэк, оставаясь на своих нарах, посмотрел на Снегиря, тот наполовину сполз на пол и так и замер, прижимая к груди охапку зеленых рублей, распахнутыми глазами глядя в потолок.
Дверь барака открылась, и на пороге застыл перепуганный увиденным вохр. Дрожащими руками он поднял винтовку. Маляр, видимо, тоже не пивший, быстро соскользнул под нары.
– Вы че, вконец охуели?! – крикнул боец, но его голос утонул в общем шуме.
Холодный воздух влетел в барак через раскрытую дверь, и ослепленные зэки, почуяв перемену, на мгновение затихли. Определив, где выход, они все разом кинулись на улицу. Рука вохра дернулась, пуля сбила одного заключенного с ног, и несколько человек упало, споткнувшись об тело.
– Отравили! Расстреливают! – заорали в толпе.
Взлетели заточки, вохр вскрикнул от удара одной по руке, но успел выбежать и закрыть за собой дверь. В прихожей послышался шум – боец чем-то подпер дверь. Его удалявшийся голос звал на помощь.
Заключенные попытались было выбить дверь, но неудачно. Со стонами, проклятиями и молитвами они падали на пол и расползались, поскальзываясь в собственной рвоте, корчась, прижимая руки к животу.
– Что делать, Дед? – дрожащим голосом спросил Маляр.
– Когда вохры пойдут на штурм, я к тебе под нары полезу.
Дышать в бараке было нечем; седой уже несколько раз сдерживал подкатывавшую от запаха тошноту. Иногда кто-нибудь вскакивал и начинал долбить в дверь, возбуждая остальных, и помещение снова наполнялось криками и стонами.
Седой зэк дошел до трупа Снегиря, забрал папиросы и деньги у него из кармана, а потом из тумбочки. В прихожей снова послышался шум.
– Спрячь. – Он кинул деньги и бритву Маляру и громко сказал: – Мужики, вас перестреляют, а я не пил, пойду, договорюсь.
Возражений не последовало. Седой обмотал ноги простынями, потому что пройти к выходу, не запачкав ноги рвотой и кровью, было невозможно. Времени, чтобы найти в прихожей свою обувь и надеть фуфайку, не было, в открытую дверь на седого зэка через прицелы смотрел строй вохров.
– Не стреляйте, – как можно спокойнее произнес седой зэк, поднимая руки. – Я один.
– Что происходит? – спросил вохр с нашивкой сержанта.
Но зэк не успел ответить; на дорогу вылетел «ГАЗ-61». Автомобиль резко затормозил, из него вышли два человека и быстрым шагом направились к вохрам. Строй мгновенно убрал винтовки и встал по стойке смирно. Седой зэк опустил руки, но с крыльца не сошел.
– Что здесь происходит?! – спросил старший майор НКВД в каракулевой шапке.
– Не могу знать, товарищ начальник лагеря! – выпалил ошалевший сержант.
– Разрешите обратиться, гражданин начальник, – сказал седой зэк, и старший майор повернулся к нему с таким видом, как будто с ним заговорил воздух. Но взгляд зэка не смутил, он спокойно продолжил: – Заключенные похитили бочку древесного спирта и выпили ее почти всю. В данный момент они умирают от отравления и большой опасности не представляют.
– А ты почему не пил? – спросил второй, с петлицами майора НКВД.
– Потому что запрещено, гражданин начальник, – бодро ответил седой зэк, глядя перед собой, и ни один мускул на лице не позволил усомниться в его искренности.
– А почему стреляли? – задал вопрос сержанту начальник лагеря.
– Боец охраны пошел проверить, почему из барака доносится шум, и подвергся нападению, товарищ старший майор.
