– Макси, поздоровайтесь с Лестером, ранее «эунтуихсг. ком». – Ликвидация там или еще что, но похоже, что Роки, будучи не кем иным, как ВК до мозга костей, очевидно, всегда прочесывает рынок в поисках блестящих идей из любого источника.
Лестер Трюхс квадратно-оправлен и компактен, пользуется какой-то аптечной маркой геля для волос, разговаривает, как Лягушонок Кермит. А большой сюрприз – его ведомый на вечер. В последний раз виденный на выходе из «Тима Хортона» на Рене-Левеск под то, что в Монреале зовут «немощным снежком», а во всем остальном мире – свирепствующим бураном, Феликс Бойнгё сегодня в странной прическе, которая либо трехзначная мощная стрижка, тщательно спроектированная, дабы успокаивать наблюдателей касаемо их собственного внешнего вида и вводить их в ложное самодовольство, пока не окажется слишком поздно, либо же он стригся самостоятельно и все проебал.
Роки с Лестером тем временем молча переместились в бар.
– Приятно снова тебя видеть. Все получается? Слушай, – взгляд украдкой вслед Роки, – ты ж не станешь упоминать, эмм…
– Кассовый аппарат…
– Ш-шшш!
– О. Конечно, нет, с чего бы?
– Просто мы сейчас стараемся легитимизироваться.
– Как Майкл Корлеоне, понимаю, не вопрос.
– Серьезно. У нас теперь такой малюсенький стартапчик. Я и Лестер. Античпокальная софтина, ставишь его на свою систему расчетных терминалов, и он автоматически деактивирует весь фантомвар в мильном радиусе, а если кто чпокалку попробует включить, он им диск поджаривает. Ну, нет, может, и не так жестоко. Но чертовски близко? Вы дружите с мистером Тэкнезом? Эй, ввернула бы доброе словечко за нас.
– Само собой. – Разыграть оба конца против середины, э? Аморальный молодняк, ужас-то какой.
Едва раскочегарили караочную машину, как корейцы уже выстроились в очередь к книге записи, и разговорно-фатическим или прибыльно-ориентированным приходится некоторое время состязаться с «Больше чем чувством», «Богемской рапсодией» и «Танцующей королевой». На экране, за текстом на корейском и английском возникают загадочные клипы с пленки, по далеким городским улицам и пласам бегают толпы азиатов, человеческие калейдоскопы заполняют поля гигантских спортивных арен, кадры из корейских мыльных опер и документалок о природе в низком разрешении и прочий странный полуостровной видеоряд, зачастую имеющий мало отношения к играемой машинкой песне или ее тексту, а иногда предлагаются причудливые разъединения между тем и другим.
Когда настает черед Корнелии, она вызывает «Мэссэпикву», хит для второго сопрано из «Эми и Джои», внебродуэйского мюзикла об Эми Фишер, не сходящего со сцены при полных аншлагах с 1994 года. Сообщая номеру эдакий оттенок неокантри, Корнелия, покачиваясь, облитая лучом прожектора цвета сомон, перед экраном, где показывают коал, вомбатов и тасманийских дьяволов, принимается исторгать из себя…
Мэсс – э-пи-ква! снишься Мне, как приквел, Не вернуться мне К тому Шоссе Рас- Свет – (да-а), Думала… схиляю, но те- Бя-я… принимаю, как Радиостанцию в ночи, Давным-давно…
Где-же-пицца-если Нуж… но?.. Где-же-бар-чтоб-танце… вать? Были мы детьми когда-то, Но нам шанс забыли дать (Остался там он, в)
Мэсс— Сэпи-кве, не зна- Ла я, что в микве Твоей так скоро Кончится вода… Тебя пы- Талась вылить, но Мелкими мы были, И ты по-прежнему со мной В душе всегда, (Мэссэпиква-а!), В моей душе со мной Ты навсегда…
Ну, худшее во всех каверах «Мэссэпиквы» – когда белые голоса пускаются в блюзовые прогоны, а в итоге звучат в лучшем случае неискренне. Корнелии как-то удалось избежать этой трудности.
– Спасибо, – Максин немного погодя в крюйт-камере дамского туалета ловит себя на том, что квеллит, – обожаю, когда такое случается, готовая субретка, явление примадонны, как Глория Грэм в «Оклахоме!»
– Это любезнее, чем вам кажется, – Корнелия скромно. – Обычно говорят, что это ранняя Айрини Данн. Минус вибрато, разумеется. А Роки о вас высоко отзывается, что я всегда считаю хорошим знаком. – Максин воздевает бровь. – В сравнении с теми, о ком он вообще не говорит, в смысле. – Ибо деятельность на матримониальной периферии не есть излюбленная тема Максин, она улыбается достаточно вежливо, чтобы до Корнелии дошло. – Возможно, мы с вами могли бы как-нибудь встретиться, на ланч, по магазинам походить?
– Запросто. Хотя нужно вас предупредить, я не очень в смысле досугового шопинга.
Корнелия озадачена:
– Но вы… вы же еврейка?
– Ох, ну еще б.
– Блюдете?
– Не-а, я и так уже довольно неплохо умею.
– Наверное, я имела в виду некий… дар нахождения… скидок?
– Должен быть вписан мне в ДНК, я знаю. Но мне по-прежнему как-то удается забывать щупать материал или изучать ярлыки, а иногда, – понизив голос и сделав вид, будто озирается, вдруг ее кто-то не одобряет, – я даже… платила розничные цены?
Корнелия притворяется, что ахает, faux-параноид:
– Никому не говорите, пожалуйста, но и я вообще-то время от времени… обсуждала в магазине цену товара. Да, иногда – невероятно – ее мне даже сбрасывали. Десять процентов. Однажды почти тридцать, но то было всего один раз, в «Блуминдейле» еще в восьмидесятых. Хотя воспоминания по-прежнему свежи.
– Значит… покуда мы не станем закладывать друг друга этнической полиции…
Они выходят из дамской и обнаруживают, что компания прибавила в буйстве, повсюду «соджу-стеноломы» в стаканах и кувшинах, корейцы горизонтальны на диванах, а если вертикальны, то поют, скрестив лодыжки, маниакальные подростки с лэптопами режутся в углу в «ТемныйЭдем», слоями висит дым от «Коиб», официантки хохочут громче и больше спускают с рук пограничное распутство, Роки в какой-то миг глубоко проинвестировался в «Volare»[62], обнаружив старую пленку Доменико Модуньо у «Эда Салливэна» еще в 58-м, когда песня была первым номером в чартах Штатов недели напролет, и по этому полуразмытому видео разучил все модуляции и телодвижения Доменико.
И кто вообще-то до того футынут, чтоб не оценить «Воларе», небесспорно среди величайших когда-либо сочиненных поп-песенок? Молодой человек грезит, что летает по небу, над всем, бросает вызов тяготению и времени, типа средний возраст не наступит раньше положенного, во втором куплете он просыпается, опять на земле, первым делом видит огромные синие глаза женщины, которую любит. И вот их оказывается ему достаточно, никакого неба больше не надо. Всем бы мужчинам взрослеть вот так изящно.
Раньше ожидаемого настает та фаза вечера, когда в очередь песен ошеломляюще влезает «Тото».
– Клубень, по-моему, там нет слов «Я оставляю дрожжи в Африке».
– А? Но так на экране написано же. – Где, если вы рассчитывали на стада в Серенгети, вместо них немые клипы второго сезона корейского телехита «Концерт приколов». Корчат рожи, публика в студии ржет. В зале уже столько дыма, что картинки на экране приятно смазаны.
