— Но зачем? Ведь он уже побывал в шахте?
Я не ответил, и Метон нахмурился, догадавшись, что я скрываю от него свои домыслы. Вместе мы продолжали смотреть, как Катилина с Тонгилием ходят вдоль дороги. С юга показалась вереница рабов в цепях, которых вели свободные люди с плетками. Двое друзей скрылись, дали им пройти и вновь вышли, когда дорога освободилась.
Но потом они вошли в кусты и не появлялись так долго, что я уже решил, будто они нашли предмет своих поисков. Вдруг Метон схватил меня за руку. В то же мгновение я услыхал внизу какой-то шорох, а потом раздался знакомый голос:
— Зачем ты туда забрался — ой, извини, я не хотела напугать тебя! Ах, Гордиан, я понимаю, что это неприлично, но не могу удержаться от смеха — так уж ты напугался!
— Клавдия, — сказал я.
Да, это я и есть. А это юный Метон, насколько я помню твоего мальчика. Но нет, я не должна называть его мальчиком, правда, юноша? Тебе ведь в этом году исполняется шестнадцать?
— Да, — ответил Метон, оглядываясь на дорогу.
— Какой восхитительный вид отсюда, не правда ли? Какая панорама открывается с этой возвышенности!
— Но ведь там, в ежевике, вам неудобно. Спускайтесь сюда, здесь то же самое, но можно при этом сидеть на бревне.
Я кивнул, стараясь не смотреть вниз, на дорогу. Взгляд мой остановился на корзине, которую держала Клавдия.
— Ах, не бойся помешать мне перекусить! У меня, Гордиан, достаточно хлеба, сыра и оливок для всех. Спускайся, я не хочу, чтобы ты упрекал меня в жадности.
Мы спустились на поляну. Как и обещала Клавдия, вид оттуда открывался тот же самый, но нас могли увидеть с дороги.
— Ну как, лучше? — спросила Клавдия, опуская свое грузное тело на бревно и ставя корзину рядом с собой.
— Намного, — ответил я.
Метон не мог удержаться, чтобы еще раз не посмотреть на то место, где мы заметили Катилину и Тонгилия. Из него, может быть, и получится хороший наблюдатель, но актер он никакой.
— Метон, иди-ка домой.
— Ах, Гордиан, не будь таким суровым родителем! Мой отец тоже слишком строго со мной обращался, когда я была девочкой. Это ведь последнее лето его детства, а ты хочешь, чтобы он принимался за домашние дела. Скоро он станет мужчиной, а летние дни останутся такими же жаркими, но столь долгими и прелестными им не бывать никогда! Цветы, пчелы, невинные радости. Нет, пожалуйста, пусть Метон останется.
Она настояла на своем, и Метон сел слева от нее, а я справа. Она передала нам еду и подождала, пока мы первыми не начнем есть. Пока Метон сидел на бревне и сосредоточенно жевал сыр, ему удавалось делать вид, будто он в задумчивости смотрит на гору. По Кассиановой дороге прошло стадо овец, рабы с вязанками хвороста, затем показался длинный караван закрытых телег в сопровождении вооруженной охраны. Он направлялся к Риму.
— Вазы из Арреция, — заметила Клавдия.
— Откуда ты знаешь? — спросил Метон.
— Ну, потому что я прекрасно вижу сквозь ящики, — ответила Клавдия и рассмеялась, когда поняла, что Метон готов поверить ей. — Потому что я с детства привыкла видеть такие повозки, Метон. И всегда на них везли арретинские вазы в Рим. Они страшно дорогие — потому их и охраняют. А если бы везли что-то другое, представляющее ценность, то двигались бы вдвое быстрее. Золото и серебро не разобьются, в отличие от прекрасных ваз.
Казалось, эти повозки весь день будут тащиться по дороге. Катилины нигде не было.
Потом Метон издал горлом какой-то странный звук и, когда я взглянул на него, почти незаметно кивнул. Я проследил за его взглядом до того места, где на горе, в двухстах фугах вверх от дороги, мелькала синяя туника Катилины. Рядом появилась вторая синяя фигурка.
Клавдия рылась в корзине и ничего не замечала.
— На самом деле, Гордиан, я надеялась сегодня тебя встретить, иначе мне пришлось бы идти к тебе в гости. Я рада, что и ты, Метон, здесь, ведь дело касается и тебя.
Она выпрямилась и поджала губы. Я подумал, что она смотрит прямо на Катилину и Тонгилия, но она просто задумалась и ничего не видела, подыскивая слова.
— Что такое, Клавдия?
— Ах, трудно сказать…
— В самом деле?
— Сегодня утром ко мне пришел мой кузен, Гней. Он сказал, что вчера у него на горе побывали какие-то незнакомцы, люди из Рима. Они осматривали его шахту.
— Это правда? — спросил я и посмотрел на дорогу и на гору. Катилина с Тонгилием снова скрылись из виду.
— Да. Один из них хотел купить ее или представлял интересы возможного покупателя. Бессмыслица — ведь шахта давно заброшена. В ней уже совсем нет серебра. Тем не менее Гней спросил меня, не видела ли я кого поблизости от своего дома и не подымался ли вчера кто-нибудь по горе — ведь часть старой тропы проходит неподалеку от меня. Я никого не видела, да и мои рабы тоже. — Клавдия замолчала, чтобы прожевать оливку. — Гней сказал, что не знает этих людей. Только один из них потрудился представиться — некто из Сергиев, приехал из Рима, как я уже сказала. Но после Гней расспросил пастуха, который их сопровождал, Форфекса, и знаешь, что тот ему сообщил?
— И представить даже не могу.
— Он сказал, что с Сергием был более молодой человек, возможно, его товарищ, а также мужчина средних лет и подросток. Он их не знает, но вроде бы слышал, будто того человека называли Гордиан.
Она посмотрела на меня, вопросительно подняв бровь.
— А Гней сам видел их?
Да. Но уже надвигались сумерки. Несмотря на свой молодой возраст, Гней плохо видит. Поэтому ему и не удается подстрелить кабана на охоте.
— Ага. Значит, ты спрашиваешь…
— Ничего я не спрашиваю. Я все вижу по твоему лицу. Ну, не все, так многое. Это твое дело, почему ты решил пройтись по владениям моего родственника. Если Гней хочет разобраться с тобой, то пускай сам разбирается. Но тем не менее плохой бы я была соседкой и родственницей, если бы хранила молчание. Гней вовсе не обрадовался, когда Форфекс назвал твое имя. Сомневаюсь, что он посетит тебя или хотя бы пошлет раба; он предпочитает размышлять в одиночку, охотясь на своих кабанов. Но если у тебя есть какие-то тайные дела, я советую тебе быть осторожным. Смотри, Гордиан! С моими родственниками шутить не стоит. Я с трудом могу их успокоить. Я говорю с тобой как с другом.
Она остановилась, чтобы я хорошенько обдумал ее слова, потом наклонилась и пошарила в корзине.
— А теперь у меня для тебя сюрприз — медовые пирожные! Мой новый повар испек их только сегодня утром. Увы, он не Конгрион, но печет неплохо.
Метон охотно оторвал глаза от холма; ему всегда нравились пирожные. Он быстро умял парочку и облизал пальцы. Я отказался от угощения.
— Ты не любишь сладкое, Гордиан? Мой новый повар обидится, если я вернусь с ними домой.
