— Бред какой! — вскакивает Ринка, внезапно раскрасневшись. — Какое идиотское последнее желание! Все в его стиле! Не ходи. Знаешь, я сколько ни гадала, у каких суперведьм на приемах ни бывала — все сплошной бред. Ни разу никакой конкретики не сказали, а общих слов в виде лапши на уши понавешали. Черти что!
— Ты же веришь в гадания? — напоминаю осторожно.
— Верю. В сам процесс гадания — не в результат. Нервы успокаивает, время помогает это, ну… скоротать.
— Пусть это бред, — соглашаюсь. — Но я туда пойду. Димка просил сходить — значит, пойду. На сколько задерживают выезд? Так у меня еще целая неделя впереди. Давай свой план и флаера…
Мне моментально легчает. Жизнь снова на какое-то время обретает смысл. Нет, никаких надежд на гадание не возлагаю. Боюсь его даже, нервничаю… Но подозреваю, что этим своим походом хоть как-то, хоть частично искуплю вину. Своей мистикой я сломала Димкину жизнь, а значит, безропотно приму любые его мистифицирования.
* * *
К ужину собрался уже весь коллектив. Выражали соболезнования, отправлялись на беседу с Никифоровичем, возвращалсиь мрачные и подозрительные, снова выражали соболезнования, потом шептались между собой и выражали соболезнования уже повеселее. В ресторане, правда, пока держались сдержанно и скромно. С расспросами не лезли, дурацкими своими подбадриваниями пока не занимались…
— Похороны послезавтра, — сообщает Зинаида. — Администрация тура взяла все на себя. Вернее, я на них все взяла. Ну, на администрацию…
Я благодарно киваю, понимая, что вообще-то сама должна была бы заниматься всеми хлопотами… Сил нет. Совсем.
— Вот после похорон и пойдём к Мадам, — неожиданно заявляет Рина. — Что ты так смотришь? Думаешь, я тебя одну отпущу? Чтоб тебе там мозги запудрии и ты крышей поехала? Нет. Пойду с тобой. Тоже, может, хочу, чтобы мне знаменитая Мадам погадала. И потом, интересно ведь, что Димка имел в виду… Он мне ведь тоже самое говорил, понимаешь?
— О чем речь? — строго спрашивает Зинаида.
— Мы с Мариной пойдем выполнять последнюю волю Димочки. — будто всю жизнь ожидала этого вопроса, тараторит Рина. — Он просил, чтоб мы зашли в клуб к гадалке. Вроде как, она нам что-то суперинтересное сообщить должна.
Ну кто ее тянет за язык? Понимаю, ей важно создать иллюзию своей причастности, дескать и о ней Дмитрий, умирая, не забыл, и ей наставления передал… Но неужто нельзя укротить свою хочучку хоть временно?
— Ну ладно, сходите. — отвечает Зинаида так, будто у нее кто-то спрашивал разрешения. — Возражать не буду, хотя стоило бы.
Вообще-то в характере Зинаиды было бы обеспокоиться и помещать нам идти в такое сомнительное заведение. В былые времена она б не остановилась не перед чем и попросту бы нас не пустила. Ринке просто повезло, что подавленное состояние сделало нашу приму менее властной.
Вспоминаю, что сравнивала Зинаиду с Гурченко. Копаюсь в памяти, отыскивая угрозу. Не нахожу.
Конечно, что искать, когда все уже позади. Михоэлс уже сделал свое дело, и теперь, даже тысяча безобидных Гурченок ничего не исправят…Эх, Димка, Димка. Сорокалетний шалопай, как картонная кукла, бам-с, и все… забинтован, расчленен, скоро похороны…
* * *
— Все покроет — дорога казенная. Ехать будешь, думать, будешь. На развилке стоишь, выбор сделать должна. Посмотрим сейчас, что будет-то…
Силы мои иссякли, а гадание все продолжается. Не замечая, или делая вид, что не замечает, моей полной потерянности, Мадам продолжает провозглашать истину. Теперь, убедившись на собственном прошлом в правидости карт, я верю любому предложенному ими будущему.
— Помните, я говорила „худо”? — спрашивает Мадам. — Так вот, в сравнению с этим — гадалка тычет пальцем в очередной веер карт. — Там все хорошо было. Черное будущее, жуткое, страшное… — мадам поводила ладонью над картами, уставилась в свое любимое место на стене и вдруг… выпятила глаза, закатила зрачки, затряслась мелкой дрожью… В камине вдруг скамо по себе что-то полыхнуло и разгорелось пламя в два раза больше прежнего. — Сумасшествие вижу. — низким, грудным, совсем не своим голосом заговорила Мадам. — Переживать будешь, страдать будешь, содеянным мучаться. Не выдержишь воспоминаний. Каждую ночь убиенный сниться станет, сначала живой, потом не совсем, потом вовсе мертвый… Больницу вижу. Лекарства успокоительные. Рассудок прикинется ожившим, но едва одна останешься — снова муки призраков. Мертвые так просто не отпускают. Кошмары не отступят, пока не добьются своего.
— Что за чушь?! — кричит Ринка, наблюдая, видимо, мое состояние. Я же не в силах произнести ни слова. Со лба сочится струйка пота, а я даже не могу протянуть руку за салфеткой. Надо успокоиться, надо взять себя в руки. Впрочем, зачем? Я знала, что этим кочнится. Знала, что я близка к помешательству, и процесс разрушения рассудка ускоряется с каждой новой моей мыслью о Димке. О том, как беззвучно, легко, словно кукла картонная…
— Что за чушь?! — разрывается Ринка, отчаянно пытаясь вывести меня из полузабытья. — Какие кошмары? Что вы такое говорите? Чего своего?
— Чем покроется… — вопрошает сама себя Мадам, и сама же себе отвечает. — Самоубийство. Смерть через повешенье. Вот твое будущее.
Зрачки Мадам внезапно возвращаются на место. Одергивается, отряхивается, оглядывает нас подозрительно…
— Ну что, все поняли? — трещит, глядя на притихших нас. — Цыганка все знает, цыганка все скажет… Я ведь еще немного медиум. Так что иногда даже больше, чем карты видят, сказать могу… Перепугались, да?
— Нет, — шепчет Рина. — Не перепугались. Просто не верим. В такое невозможно поверить! Зачем вы делаете это? Зачем?! — Ринка вдруг протяжно всхлипывает и воспаленными красными глазами цепляется за меня. — Марина, пойдем отсюда. Уходим, слышишь?
Я слышу, но не могу отреагировать. Рассудок узнал о своей неминуемой гибели, впал в аппатию и отказывается руководить организмом. Ринка хватает меня за руку. Грубо, нервно:
— Пойдем! Нам ни к чему слушать это шарлатанство.
— Куда же вы пойдете? — криво усмехается цыганка. — Гадание не окончено. Вы ведь прослушали только один вариант будущего. Другой исход, я так понимаю, вас не интересует?
Ринка молча бросает мою руку и опускается на свое прежнее место. Смотрит на Мадам исподлобья, скрежещет зубами.
— Ну? — говорит настойчиво.
— Что ну, что ну?! — квохчет Мадам. — Ты на цыганку не кричи, ты на себя кричи. Карты вижу, карты знаю, карты говорю…
— Ладно, ладно, — перекрикивает Ринка. — Какой другой вариант?
— Покрылось все казенной дорожкой. На развилке стоишь, одно из двух будущих выбираешь…
— Мы это уже слышали! — шипит Рина, в приливе мощного бешенства. Несмотря на все пережитое, ни разу не видела ее такой. Не удивляюсь. Просто аппатично отмечаю этот факт на краю сознания.
— Второй вариант — раскаяние. Покаяние, признание, наказание. Убийца должен быть осужден. Смерть — не лучшее наказание. Духи отступятся, если в мире живых воцарится справедливость… Иди навстречу справедливости, и спасешься…
