Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
Устроившись на одолженной на время скамеечке, она открыла пакет, достала бутылку водки, хлеб, запакованные в вакуум картонки с нарезной деликатесной снедью. Обнаружились в пакете и пластиковые крепкие стаканчики, и тоже пластиковые ножи с вилками. Заботливый Севка-то. Все предусмотрел. Молодец… И тут же проговорила свои мысли вслух, обращаясь к отцовской фотографии:
– Видишь, какой заботливый! А ты – цирюльник, цирюльник… А он сейчас, пап, мне замуж за него предложил выйти… Говорит – ради меня теперь жить будет… А я не знаю, что ему и ответить! А сын-то твой, Борис, тоже цирюльник, кстати! А ты не знал? Ну, не знал и не знал… Ладно. Не важно, в общем. Ну, пусть земля тебе пухом будет… И решение твое для тебя пусть правильным остается, раз ты сам так захотел…
Она деловито налила водки в стакан, подцепила на хлеб кусок копченой колбасы из красивой нарезки, посидела, глядя на отцовскую фотографию, пока та не поплыла в ее горячих слезах. Выдохнув с силой воздух, опрокинула в себя водку, вся сжалась на миг и передернулась, потом откусила от бутерброда, стала жевать торопливо. Вскоре тяжелый слезный комок в груди размяк, снова вздохнулось легко, как давеча после разговора с Родькой. И снова заговорила громко, обращаясь к отцовской фотографии:
– Ну в самом деле не знаю, что мне делать, пап! Растерялась я как-то со всем этим. Я же просто женщина, в конце концов. Самая обыкновенная, с трудной жизнью. Ну, не без характера, я знаю! Досталось и мне с избытком от твоего характера, тут уж ни убавишь ни прибавишь… А все равно растерялась! С одной стороны – вот он, Севка Вольский, бери его да будь счастлива, как хотела. Он говорит – за полдня я могу свою жизнь поменять. Говорит, все у меня будет. Дом, наряды, богатство всякое… А с другой стороны – двенадцать лет прошлой жизни куда я дену? Их же тоже так просто не спихнешь, не отменишь! Там тоже всякого было много… Да и сейчас… Там и Анька, и Родька, и Светлана Ивановна со своей беспомощностью… Нет, все не то, не то! Не о том я тебя сейчас спрашиваю, папочка… Совсем не о том…
Она всхлипнула сладко и расплакалась наконец по-настоящему, не стесняясь. И даже подвывать пыталась сквозь рыдания, как настоящая плакальщица, выплескивала из себя горе в коротких фразах:
– Ой… Да на кого ж… Покинул… Да что ж ты наделал… папочка… дорогой! Да зачем же… не поверил! Да как же я… Как же жить теперь со всем этим… папочка…
Плакала она долго, пока не иссякла. Потом вытерла лицо ладошками, снова плеснула себе водки в стакан, подняла его перед отцовской фотографией, вздохнула:
– Ну вот и поплакала… И мне, и тебе легче стало. А проблему эту дурацкую я решу, конечно. Вот сейчас посижу, подумаю и решу. Может, и ты чего мне подскажешь… Севка, он хороший, конечно, и говорил вроде искренне, но… Что-то не так стало на сердце, и все тут! Шарахнулась от него, как от прокаженного… Нет, это не от гордыни, нет! Не потому, что он цирюльник… Помнишь хоть, как ты его тогда цирюльником обозвал? А он обиделся и уехал. И бросил меня…
– …Да потому что он и правда цирюльник! – раздался у Инги над головой Надин голос.
Вздрогнув, она подскочила, схватившись за грудь, уставилась на сестру расширенными от ужаса глазами. Потом обмякла, снова опустилась на ватных ногах на скамеечку:
– Ну, знаешь… Так и до инфаркта человека довести можно… Чего пугаешь-то? Подкралась, главное…
– А что ты орешь на все кладбище, как баба деревенская? И мертвый твои причитания услышит. Ой, прости меня, господи, чего это я говорю… Ты про цирюльника своего так громко толкуешь, что поневоле в курсе твоих проблем будешь. Чего он тебе там предложил, я не поняла?
– Да ты сядь, Надя, раз пришла. Сядь, водки выпей, помяни отца по-человечески… Как ты решилась-то? Ты ж хотела волю соблюдать…
– Ладно. Не учи старших. Самая умная нашлась. Напилась уже, что ли? – проворчала тихо Надя, с трудом устраиваясь на низенькой скамеечке. – Ну давай, наливай, чего у тебя там…
Инга проворно достала из мешка еще один стаканчик, плеснула в него щедро из бутылки, слепила из хлеба, сыра и колбасы многослойный бутерброд. И вдруг опять сильно и легко вдохнула в себя воздух. Сначала и не поняла отчего, а потом вдруг догадалась – не шла больше от Нади в ее сторону волна озлобленности. Другой пришла сюда Надя. Старшей сестрой пришла. Именно старшей. Именно сестрой. Той самой, умеющей понять, умеющей простить все, что угодно, раз и навсегда. Потому что так должно быть. Она не смогла бы сейчас объяснить, наверное, отчего это именно так должно быть, она просто знала это, и все тут. Потому что – сестра! Потому что сама обязательно бы простила. И пусть отец на это посмотрит, пусть порадуется…
– Надь, а… Вера? Она знает, что ты на кладбище пошла?
– Не-а, не знает, – покачала головой Надя, принимая из Ингиных рук стаканчик с водкой и бутерброд. – Я сказала, что в магазин пошла. Не решилась как-то правду… А может, надо было?
– Нет. Пусть сама решает. Решит – придет.
– Ну да. Правильно. Что ж, давай папу поминать… Прости нас, дорогой… – вмиг севшим голосом произнесла Надежда, взглянув коротко на овал портрета. – Не выполнили мы твою волю… Пришли вот…
Она всхлипнула тяжко, прикрыв глаза рукой, затряслась в тихом плаче. Потом остановила себя усилием воли, опрокинула водку в рот. Пожевав толстый бутерброд и помолчав довольно долго, резко повернула голову к Инге:
– Значит, так, сестренка. Считай, что я тебя простила. Полностью и безоговорочно. И к вопросу этому мы больше не возвращаемся. Поняла?
– Да, Надь, поняла. Спасибо. Я и сама уже догадалась, что ты простила.
– Как?
– Не знаю… – пожала плечами Инга. – Вот ты пришла сюда, села, я и почувствовала…
– А про черта внутри – это ты права, пожалуй. С каждым такое может случиться, когда он мозгами своими не руководит. А потом удивляется – как это я… А сам и не виноват вовсе. Его просто черт за руку ведет. Откуп за свой уход требует. Чтоб человек себя хоть ненадолго сволочью почувствовал. И освободился одновременно.
Они замолчали, сидя плечом к плечу. Отец тихо улыбался глазами с портрета, одобрял будто их легкое молчание. И впрямь – никогда им так просто и легко вдвоем не было. Странно даже. Вроде – вот оно, горе горькое. Вот она, могила отца родного. А они сидят, опершись друг о друга плечами, и тихого ангела слушают…
– Девочки… А… как вы тут… – пропел вдруг ангел у них над головами голосом сестры Верочки. – А я иду… Я вообще-то не думала…
– Да ладно, не думала она, – махнула ей приглашающим жестом Надя, – а я вот тоже думала, что не думаю. А оказалось, все совсем наоборот. Раз ноги сюда повели, значит, думаю. Садись, Верочка, папу поминать будем.
– Так я и хотела, в общем… Вот, и водку с собой взяла, и закуску… Пирог, колбаса… Инга, ты почему без шапки? Простудишься. Капюшон хоть накинь.
– Она не простудится. Она водки уже порядочно махнула, – будничным каким-то голосом произнесла Надя. – Сначала одна, потом со мной. Теперь вот еще и с тобой поминать будет. Так, глядишь, и сопьется.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
