Докторица сделала ей предварительно укол, так что больно почти не было. А после операции Лера вызвала такси и увезла подругу к себе домой – отлежаться.
В огромной квартире на Кутузовской никого, кроме них, не было. Мать Леры, Ариадна, вместе с отцом-генералом, Федором Кузьмичом, пребывала на даче, прислуга Варвара поехала племянницу навещать, муж Владлен мотался где-то по своим таинственным делам.
Лера уложила Галю, подоткнула плед. Напоила чаем с пирожками с рисом и яйцами, Варварой спеченными. Гале было плохо, и физически, и морально. Может, потому беседа не клеилась. А может, оттого, что Иноземцева должна была все скрывать о космосе и Провотворове, а Кудимова – о вербовке, разведке, полковнике Пнине.
Ближе к вечеру Лера стала слегка нервничать и гостьей вроде бы даже тяготиться. Галя не понимала, почему, но почувствовала возникшее напряжение и даже рванулась было уйти – хотя идти никуда не хотелось и мечталось отлежаться.
На самом деле по воскресеньям Кудимова обычно принимала по радиоприемнику, что стоял в кабинете генерала, шифровки из американского разведцентра во Франкфурте. Воскресенье был единственный удобный день, потому что всю неделю дома кто-то толокся: отец, маманя, прислуга, Вилен. Последний хоть и был в курсе событий, но все равно не хотелось грузить его деталями. Передачи повторялись каждые два часа, и последняя была в десять. Но ведь в любой момент могут нагрянуть с дачи родители, и шифровка останется неполученной. Пнин будет недоволен.
Наконец, прибыл Вилен. Лера вздохнула с облегчением. Гале он показался довольным, румяным, потолстевшим. Кудимов сделал вид, что страшно рад Иноземцевой. Она спросила его, почему он уволился из ОКБ. «Рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба, – глубокомысленно отвечал Вилен. – А ты ведь тоже, говорят, «хозяйство товарища Королева» покинула? Зачем? И где пребываешь сейчас?» Иноземцева повторила ложь о сборной страны по парашютизму. «Фу, – скривился тот. – И где тут перспектива?»
– А мне не нужна перспектива, – парировала девушка, – мне нужно, чтобы было интересно.
Воскресенье подходило к концу. Лера непререкаемым тоном приказала Вилену, чтобы отвез Галю: «А то купили ему, понимаешь ли, машину, новый «Москвич – четыреста второй», а он на нем только на работу носится да по разным своим делам. Ни меня никуда не отвезет, ни тещеньку. Давай, Кудимов, отдувайся». Иноземцева стала отказываться: «Это за городом, ехать страшно далеко». Но тут сторону жены взял Вилен: «Повезу тебя хоть на Северный полюс». Пришлось объявить, что сборы парашютной команды происходят в дикой дали, тридцать «кэмэ» от новой окружной, на аэродроме неподалеку от поселка Чкаловский. Но Кудимов бесстрашно молвил: «Едем!»
Лера на прощание взяла с Гали обещание, что они обязательно сходят в Большой на Плисецкую: «Хочешь, с мужьями, хочешь – одни, хочешь, с кем хочешь». Пришлось соглашаться, но говорить, что она может только на вечерний спектакль в субботу.
В машине Вилен не замедлил положить ей руку на коленку, на что Галя устало выдохнула: «Сейчас в лоб получишь». – «А что я делаю? Ничего не делаю».
Вилен показался ей – особенно в сравнении с ребятами-космонавтами – скользким, изменчивым, неприятным. А может, просто у нее день был такой тяжелый? Да нет, Кудимов был таким всегда, просто она забыла. Он и про Чкаловскую, куда вез девушку, несколько раз прокинул пяток вопросов, испытующе:
– А говорят, здесь отряд наших космонавтов тренируют, нет? Не встречала их? Какие там у них планы, не знаешь? Что-то давно в космосе советского человека не бывало, год скоро, как Гера слетал. Американцы уже своего на орбиту закинули. Когда мы ответим им на полет Гленна, не знаешь? А ходят слухи, что в отряд космонавтов девушек набрали, ты ничего не слыхала? – Самочувствие не позволяло ей поддерживать светскую беседу, да и секретность мешала откровенничать – оставалось отмалчиваться или скупо отвечать на все вопросы «нет» и «не знаю».
«Лучше бы я, ей-ей, на электричке поехала!» – в сердцах подумала она – хотя на электричке, на жесткой скамейке, среди народа, вряд ли бы вообще добралась.
Кудимов подвез ее к проходной. Полез целоваться. Галя зло оттолкнула его, открыла дверцу, потащилась к проходной.
Как раз от электрички шли девчата, возвращавшиеся из Москвы из увольнительной. Захихикали: «Кто это тебя, Иноземцева, на «Москвиче» возит? Сразу видно – не муж, мужья на прощанье целоваться не пристают». Галя не отвечала. Ей было тяжело. И телесно, и душевно. Думалось: «Что ж я за сволочь-то такая, скоро было бы у меня уже двое детишек! Жила бы спокойно при муже, варила борщи, купала ребяток и с ними гуляла. А я одного, Юрочку, на мужа кинула, со вторым и вовсе расправилась, а сама занимаюсь неизвестно чем – кому это надо и будет ли во всем, что я делаю, толк?»
* * *
Генерал из ее судьбы не исчез. Он вращался где-то в сферах, но время от времени, едва ли не каждый день, появлялся в полку подготовки на Чкаловской, строил в буквальном смысле вверенный ему коллектив, вызывал кого-то к себе в кабинет, проводил беседы. Делал вид, как и обещано было, что с Иноземцевой совершенно незнаком. Впрочем, перед предыдущим воскресеньем, когда ей в первый раз надо было ехать к Лере – договариваться об аборте, вызвал ее к себе. Выглянул в коридор – не подслушивает ли кто. Запер дверь на ключ. Сказал:
– Жду тебя завтра.
Галю разобрал смех:
– Ждете? Где это? Зачем это?
– У себя – точнее, у нас дома. На Серафимовича.
– Товарищ генерал! А вдруг кто узнает, увидит, услышит?
– Но ты ведь, я надеюсь, никому не станешь докладывать?
– Товарищ генерал! Увольнительная маленькая, а у меня, между прочим, и сын имеется, и законный муж. Мне их надо навестить в первую очередь.
Провотворов поиграл желваками, бросил сухо: «Была бы честь предложена. Я вас, товарищ младший лейтенант, больше не задерживаю».
Глядя в сторону, отпер дверь, выпустил.
Когда подходило воскресенье аборта, ситуация повторилась: кабинет, замкнутый на ключ, и беседа тет-а‑тет. Но интонация была уже несколько другая, сквозь ледяные командирские интонации стали протапливаться заискивающие нотки:
– Галя! Я прошу тебя приехать завтра ко мне.
– Иван Петрович, я не могу.
– Галя! Почему ты меня избегаешь?
– Иван Петрович! Но мы же с вами договорились: никто не должен знать о том, что мы с вами знакомы!
– Но не в служебное время, в воскресенье! Почему ты отказываешься со мной встретиться?
– Я не отказываюсь. Я не могу. На мне, помимо тренировок, маленький сын. Я хочу его видеть. Хотя бы в единственный выходной. И если честно: хочу быть с ним рядом больше, чем с вами. Я мать прежде всего. Прошу понять меня правильно.
– Давай я заберу его к себе. Пусть живет у меня в квартире, как прежде. У нас, если ты помнишь, прекрасная няня.
– Ни в коем случае! У Юрочки есть родной отец.
