– А чего добиваются Вернон Уитфилд и иже с ним?
– В каком смысле?
– Ну, если мы – оппозиция… Как он прижмет нас к ногтю? Потребует нашего отстранения от эфира?
– Вряд ли. Очевидно, предположит, что вашему сериалу место скорее на коммерческом канале. Я за него не скажу, но он, видимо, будет утверждать, что, мол, нечего тратить деньги налогоплательщиков на зарплату Софи Строу.
У Денниса имелись личные счеты к Вернону Уитфилду, а помимо этого, для ненависти к Вернону Уитфилду и его братии у него были причины философского, политического и общекультурного свойства. Мысленно Деннис все чаще представлял, как убийственными доводами обращает кого-нибудь из этой своры – обычно самого Вернона Уитфилда – в большого, истошно ревущего младенца, и сейчас подвернулась возможность претворить эти фантазии в жизнь. Вот только хватит ли у него пороху?
– Что ж, можно попробовать, – сказал он.
Деннис не знал, можно ли подготовиться к теледебатам с известным интеллектуалом, как боксер-тяжеловес готовится к матчу с Кассиусом Клеем, но старался как мог. В ночь перед эфиром программы «Покуривая трубку» он лежал без сна, пытаясь предвосхитить каждый удар, на какой только способен Вернон Уитфилд, и продумать действенную линию атаки. Что скажет ему Уитфилд? Чем, интересно, может вызывать негодование такой ситком, как «Барбара (и Джим)», или любая другая мало-мальски приличная юмористическая передача? Не думает ли Уитфилд, что эти программы – дешевка? И правомерно ли называть дешевкой умную, крепко сбитую комедию? А может ли Деннис привести примеры умных комедий? Нет, не может. То есть, конечно, может, только Вернон Уитфилд тут же объявит, что они глупые, тогда Деннису придется возразить: нет, умные, а Уитфилд скажет: нет, глупые.
А если Уитфилд станет талдычить, что деньги налогоплательщиков должны расходоваться лишь на такие вещи, которые простым людям вовсе даже не интересны? Что тогда скажет Деннис? Он скажет: кто такой Уитфилд, чтобы сажать рядовых граждан на трудноусвояемую интеллектуальную диету? Прямо так и скажет. А вдруг Уитфилд спросит: почему, собственно, вы считаете, что рядовым гражданам противопоказана трудноусвояемая интеллектуальная диета, и кто из нас двоих ставит себя выше простого народа? Вот тогда-то Деннис ему и вставит: а вы, уважаемый, почему, собственно, считаете, что можно спать с чужими женами? После этого они сойдутся в рукопашной, Деннис сядет на голову Уитфилду, и тот запросит пощады. Тут Деннис понял: если лежать без сна и мандражировать, ни к чему хорошему это не приведет, но сна не было ни в одном глазу. Наутро его шатало от изнеможения и страха.
Барри Баннистер представил их в актерском фойе, они пожали друг другу руки и сделали вид, что пришли на рядовую встречу бородатых интеллектуалов в ночном эфире Би‑би‑си. Но стоило Барри выйти, как между ними воцарилось затяжное, неловкое молчание. Сдохну, а первым не заговорю, подумал Деннис.
– Спасибо, что не накаляете обстановку, – сказал наконец Уитфилд. – Весьма достойно с вашей стороны.
– Это вы в каком же смысле? – приветливо спросил Деннис, внезапно увидев способ накалить обстановку так, как Уитфилду и не снилось – и более того, как не снилось даже ему самому в наиболее изощренных фантазиях.
Уитфилд вытаращился на Денниса, пытаясь понять, действительно ли тот остался в неведении.
– Ладно, проехали, – сказал Деннис. – Извините. Не важно.
– Хорошо. Должен признать, вы – джентльмен, – произнес Уитфилд с видом человека, который сказал все, что хотел.
– Каждому свое.
– Это так, – неуверенно выговорил Уитфилд. – Значит… мы не будем?..
– Простите?
– Спорить о вкусах?
– Наверное, нет, – ответил Деннис. – Я считаю, это бессмысленно.
– Разумеется.
– Но я приношу вам свои извинения.
– А я – вам, – выдавил Уитфилд.
– Что вы, что вы, не извиняйтесь, – сказал Деннис.
Его тошнило, он с трудом заставлял себя смотреть в глаза своему противнику и едва сдерживал злые слезы – такое в последний раз было, когда ему исполнилось двенадцать лет. Но сейчас расстановка сил оказалась в его пользу, и чтобы удержать преимущество, ему пришлось перебороть и рвоту, и рыдания.
– Неужели за истекшую неделю не стало лучше? – спросил Деннис.
– За истекшую неделю?
– «Барбара (и Джим)»?
– Сериал?
– Естественно. А вы о чем подумали?
Уитфилд погрузился в молчание, а потом ответил:
– Я подумал, что у вас возникло желание поговорить об Эдит.
– Что вы, – ужаснулся Деннис. – Боже сохрани. Только о сериале.
– Вы же знаете, ваш сериал мне не нравится, – изрек Уитфилд.
– Мы ведь уже согласились: каждому свое, – повторил Деннис.
Он беспокоился, не преждевременно ли раскрывает карты, но видел, насколько разозлился Уитфилд из-за того, что ему так долго морочили голову.
– Я, конечно, и раньше смотрел отдельные серии. Но то, что я увидел на минувшей неделе, оказалось, на мой взгляд, ниже всякой критики.
Этот эпизод, озаглавленный «Речь», получился, к огорчению Денниса, неважно. Сама идея была неплоха: Джима приглашают выступить в Оксфорде, где он когда-то учился. Барбара, прослушав речь мужа, вносит небольшие коррективы, а потом вызывается его сопровождать. В Оксфорде она сначала повергает в ужас, а потом очаровывает старого наставника Джима. При всем том в этой серии немного хромала режиссура. Действию недоставало внятности, актовый зал выглядел неубедительно, а исполнитель роли старого профессора и вовсе никуда не годился. Но в данном случае это не имело значения. Вернон Уитфилд обругал бы и самый удачный ситком.
– Но публика в студии умирала со смеху.
– И что из этого? – фыркнул Уитфилд. – Не знаю, где выискивают желающих сидеть в студии.
– Нам не приходится выискивать, – сказал Деннис. – Зрители сами заказывают билеты. Приезжают к нам автобусами, со всех концов страны.
– Понимаю, – сказал Уитфилд.
– Они – простые люди.
– Не сомневаюсь, – сказал Уитфилд. – Именно это и внушает мне беспокойство.
У Денниса в конце концов стали чесаться руки, его определенно провоцировали на конфликт. Люди, по воскресеньям выбиравшиеся из дому, чтобы посмотреть, как снимается «Барбара (и Джим)», были совершенно нормальными; точнее говоря, они, с его точки зрения, вполне убедительно представляли многомиллионную аудиторию телезрителей. Время от времени Деннис садился где-нибудь в заднем ряду и прислушивался к разговорам. В промежутках зрители обсуждали свою поездку, работу, сетовали, что не могут выпить чашку чая или покурить. А иногда до него доносились (порой в искаженном виде, но неизменно цитируемые с восторгом) отдельные реплики, а то и пересказы предыдущих эпизодов, адресованные соседям, которые и без того знали их содержание и, согласно кивая, дополняли чужие рассказы памятными деталями. Зрители, приехавшие из самых отдаленных мест, всегда испытывали душевный подъем, невзирая на усталость. Им даже не верилось, что в студии появятся настоящая Барбара и настоящий Джим. Чем зарабатывают на жизнь эти люди, Деннис не имел понятия, но твердо знал, что среди них нет ни ведущих «Третьей программы», ни обозревателей из литературного приложения к «Таймс». Конечно, его отношение не отличалось беспристрастностью, потому что эта публика любила то же, что и он сам, но одно ему было предельно ясно: это не дураки.
