— Подальше от нее? Почему?
— Она чужой человек, посторонний, незнакомый. Нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Она не должна была подходить к тебе. Это не дело. Скажи мне, если снова увидишь ее.
Едва они вошли в дом, как Сэм бросился в свою комнату и закрыл за собой дверь.
Что он должен был сказать Сэму? Что если бы не Изабел, Эйприл была бы жива? Что если бы Изабел лучше разбиралась в картах, она не оказалась бы на этой дороге и не сбила бы его жену? В газетах писали, что она живет здесь, и это действительно его беспокоило. Почему она не уехала после аварии? Почему Изабел должна находиться здесь? Там, где они оба вынуждены встречать ее и вспоминать о случившемся?
Он не хотел дышать одним с ней воздухом!
Тедди целую неделю не посещал школу. Сэм пытался звонить ему. Но линия либо была занята, либо никто не брал трубку, а автоответчика у них, похоже, не было. Как-то после занятий Сэм даже набрался храбрости подъехать на велосипеде к дому Тедди и всю дорогу молился, чтобы дверь не открыла его устрашающая мамаша. Он даже поставил велосипед так, чтобы в случае чего сразу удрать.
Перед глазами стояли ее прищуренные глазки и поджатые губы.
Он позвонил раз, второй, третий и так долго стоял на крыльце, что из соседнего дома вышла соседка и завопила:
— Убирайся! Их нет дома!
И замахала на него руками. Как на бродячего пса…
Постепенно Сэм становился мишенью для школьных хулиганов. До того как он подружился с Тедди, они не обращали на него внимания. Но как только ребята узнали, что он водится с Тедди, его вдруг зауважали. И даже расступались, когда он проходил мимо. Никто не издевался над ним, когда на уроке он начинал кашлять и задыхаться и просил разрешения выйти, потому что если кому-то приходило в голову смеяться, Тедди бросал на них угрожающие взгляды.
Теперь Сэма, похоже, наказывали за их дружбу, словно дети понимали, что без Тедди он мало что стоит и бояться его нечего.
В спину ударился бумажный шарик, но он не рискнул обернуться. Только одернул рубашку, игнорируя смешки, а когда прозвенел звонок на ленч, не торопился выйти из класса. Он проголодался. Но сама мысль о походе в кафетерий ужасала, особенно со вчерашнего дня, когда Бобби Рокет украл его сандвич и швырнул в мусорную корзинку, при полном одобрении приятелей. Поэтому Сэм прокрался в художественную мастерскую, медленно сжевал сандвич с колбасой и горчицей и выждал, пока не услышал звонок.
Чем дольше Тедди не было в школе, тем хуже приходилось Сэму.
— И что теперь? Жаловаться побежишь? — измывался Билли Адамс, вырвав у Сэма тетрадь с домашней работой. Когда Сэм на уроке поднял руку, поскольку знал, что такое периодическая таблица, и гордо ответил, позади послышался зловещий шепот. Его стул несколько раз пнули.
— Думаешь, что умнее всех? — прошипел кто-то.
Он перестал делать домашние задания, чтобы больше никто их не отнял. Мисс Риверс подозвала его к своему столу, под хихиканье одноклассников.
— Ты ни о чем не хочешь поговорить? — спросила она. Сэм покачал головой, старательно разглядывая красные шнурки кроссовок.
Когда позже мисс Риверс вызвала его отвечать, он упорно молчал, чтобы никто не пнул его стул. И старался ни о чем не думать.
— Сэм, — вздохнула мисс Риверс, — ты с нами? Или неизвестно где?
— Астма-бой, — прошептал кто-то достаточно громко, чтобы слышал весь класс. Но он не обернулся. Только зажмурился, зная одно: то, чего не видишь, не может тебе повредить.
Проезжая через город на велосипеде, Изабел думала о том, что все испортила. Она твердила себе, что все кончено. И хотя пыталась поступить правильно и честно, все пошло наперекосяк.
Изабел свернула и направилась в парк. На работу ей только через час, фотографировать новорожденную тройню. Есть же счастливые люди!
Она взяла камеру из притороченной к багажнику сумки. Сняла фасад местной закусочной, которую сносили. Она обожала вывеску: «Горячие сандвиши. Разбирайте, пока их горячие».
Она собиралась сделать еще один снимок с другого ракурса, и в объектив попал Сэм! Вот так сюрприз!
Изабел опустила камеру. Жаркая волна прошла по спине. Он появился словно ниоткуда и выглядел таким тощим и бледным, словно его лицо стерли ластиком. Волосы слишком длинные и падают неряшливыми прядями, под глазами фиолетовые круги, как от бессонницы. Но при виде ее его лицо осветилось.
— Эй, старина, — позвала она, стараясь говорить небрежно, не показать ему, как расстроена его видом. — Твой отец здесь?
Сэм покачал головой и стал пинать камешек. Изабел хотелось откинуть его волосы, дать теплый шарф, накормить масляным печеньем, пакет которого лежал у нее в кармане.
«Он не твой ребенок, — сказала она себе. — И не тебе за него отвечать».
— Ты не должен разговаривать со мной, — произнесла она. — Сам знаешь, твоему па это не понравится.
Он продолжал смотреть на нее, и она принялась бессмысленно вертеть камеру.
— Я в парке. Я не с вами.
— Это формальность.
Сэм уставился на ее камеру:
— Что вы снимали?
Изабел показала на вывеску.
— Зачем? — спросил Сэм.
— Смешная вывеска. Сандвиши. Я хочу запомнить ее, после того как здание снесут.
— Родители любили обнимать меня и называть «Сэмвишем».[10]
Он подвинулся ближе, разглядывая камеру:
— Круто.
— Это «Кэнон». Пленочная камера. Не цифровая.
— А почему?
— Мне нравится снимать пленочной камерой. Лучше выходит. Человечнее. Кроме того, я, упряма и старомодна. Я больше люблю пленочные камеры.
Она показала ему, как настроить фокус.
— Смотри, поворачиваешь это кольцо, и объектив пропускает больше или меньше света, — объясняла она, украдкой разглядывая длинные ресницы, россыпь веснушек на щеках… ей неожиданно захотелось коснуться каждой.
Изабел почувствовала, как увлажнились глаза, и поспешно подняла камеру, чтобы спрятать лицо. И включила вспышку.
— Можно использовать вспышку днем, чтобы снимок получился более контрастным.
Она сфотографировала Сэма. Тот поморщился:
— Я плохо выхожу на снимках. Выгляжу как больной.
Изабел снова опустила камеру.
— По-моему, ты вовсе не выглядишь больным. Иногда снимки показывают то, чего на самом деле нет. Приходится смотреть глубже, чтобы разгадать скрытое.
Сэм задумчиво взглянул на нее.
— Можно, я тоже сделаю снимок?
