— Лепонекс.
Они разошлись по комнатам — усталость взяла свое, — но спали плохо.
— Лепонекс? — переспросил я Мадлен.
— В сочетании с противопоказанным препаратом.
После той ночи они перестали бурно протестовать против каждого предложения Фонтанена. Сразу стало ясно, что их протесты все-таки сдерживали его порывы: теперь он совсем разошелся. Достал проспекты, разложил их на кухонном столе и начал выяснять у Мадлен и Альбертины, что они обо всем этом думают. Госпожа ла Дигьер бросала растерянные взгляды на дочерей, но те молчали. Была заказана самая большая и навороченная плита из стеклокерамики, но когда появился «кухонных дел мастер» с инструментами и фурнитурой, пришлось притормозить: всю электропроводку как установили в начале XX века, так больше к ней и не прикасались.
— Этот дом уже раз двадцать должен был сгореть!
Здесь даже короткого замыкания ни разу не было!
После того как поменяли счетчики и протянули новые кабели, конюшни и крыло дома, где находился кабинет Сары, подсоединили к общей сети.
Одному Богу ведомо, что происходит у нас в душе в моменты, которые мы воспринимаем как трагические изломы судьбы, хотя это всего лишь небольшой сдвиг, медленное разрушение: истощенный участок земли сползает вниз, пласт за пластом, а человек под идеально подстриженной травой не замечает чудовищ, подтачивающих скалу. Сара веселится, Клеманс упорно занимается, Шарлотте больше не нужно часами рассчитывать безнадежные бюджеты, а из-за двери Адель доносится стук машинки-долгожительницы: она так и не вернула «Ундервуд» в галерею. Возможно, на свете есть преступники, не ведающие угрызений совести, но от нас это скрывают, чтобы напугать и удержать на «прямой» дорожке, и пятнышко крови, ужасающее леди Макбет, не более чем литературное преувеличение, а Раскольников просто страдал тяжелейшим неврозом. Чувство собственной непогрешимости снова и снова вдохновляет террориста, ни один демон не грозит ему казнями египетскими и адской бездной — туда попадут его жертвы. Как принимается решение? Не думаю, что это происходит постепенно и человек прислушивается к доводам протестующего рассудка, скорее уж он осознает проблему как данность, определяет единственно возможное средство и немедленно начинает его применять. Прочь сомнения. Буря как по волшебству улеглась, ветер стих, свет зари заставил расступиться колючие заросли, легкий бриз закружил в воздухе лепестки розы. Все просто — нужно было только хорошенько подумать.
Противопоказанное Фонтанену лекарство купила в Л*** Клеманс — воскресным утром в ярмарочный день. В единственной работавшей аптеке толпился народ, и продавцы, ошалевшие от наплыва клиентов, не слишком внимательно разглядывали рецепты. У них попросту не было времени, чтобы заинтересоваться, с чего это вдруг ветеринар выписывает один из трех препаратов, которые назначают больным синдромом иммунодефицита.
Сара ждала в машине.
— Никаких вопросов?
— Ни одного.
Она выбрала сироп. Ложечку — сюда, ложечку — туда, вот и не чувствуешь, что убиваешь. Преступление растворяется в карамельном креме, тает в шоколадном, правда, чай не так хорош, как обычно, впрочем, нет — вторая чашка была превосходна! — а кисло-сладкий соус скорее сладкий, чем кислый. Кстати, яд — «честное» лекарство, если его принимать в правильных дозах, да и палач каждый день сменяется. В этом доме всегда было так много шума, суеты и хождений вокруг стола во время еды, что никто не замечал смертоносного жеста: тот, кто должен был его совершить, действовал крайне осторожно. Мадлен не стала отказываться, когда подошла ее очередь: для нее отойти в сторону значило бы выдать девочек, а так она поступить не могла.
Если бы Фонтанен регулярно контролировал дозировку лепонекса, его жизнь была бы спасена. Увы! Как стало известно, он всегда небрежно относился к своему здоровью.
Мадлен замолчала.
Я не знал, что сказать, и счел за лучшее не говорить ни слова.
Первый приступ лихорадки случился в середине октября. Эпидемия гриппа началась очень рано, так что доктор не встревожился и прописал вакцинирование, как только спадет температура.
Фонтанену так нравилось наблюдать за рабочими, перестраивавшими кухню, что в постели он не залежался. Старую мебель увезли, и несколько дней готовую еду пришлось заказывать на дом. Альбертина изумлялась спокойствию дочерей, никак не комментировавших происходящее.
Но в начале ноября у Фонтанена случился второй кризис, гораздо более тяжелый. Температура поднялась до 40° и не падала, несмотря на антибиотики. На вторые сутки, к вечеру врач начал проявлять озабоченность, на следующий день у больного появились признаки обезвоживания, и доктор Ферье настоял на госпитализации. «Скорая помощь» увезла Фонтанена в Л***. Альбертина поехала с мужем, а Жуанне повез Мадлен, которая за всю дорогу не промолвила ни слова. Сара была в поездке, Шарлотта — на работе, а девочки — в лицее, поэтому, как только Фонтанена устроили в палате, Мадлен вернулась в «Ла Дигьер», чтобы предупредить их. Все немедленно решили ехать к Альбертине.
Пока Мадлен моталась туда и обратно, Фонтанену стало хуже, и его перевели в палату интенсивной терапии, где разрешили остаться только Альбертине. Ей сообщили о приезде дочерей, и она вышла в коридор.
— Ему очень плохо.
Анализы показали, что у Фонтанена начался сепсис, но врачи не считали положение безнадежным. Пациенту вводили антибиотики широкого спектра действия. Оставалось одно — ждать.
Альбертина была очень бледна и едва удерживалась от слез. Дочери заключили ее в объятия.
— Хорошо, что вы здесь, но к нему не пустят.
Они приехали исключительно ради матери, но говорить об этом, конечно, не стали. Альбертина вернулась к мужу. Было девять вечера, никто еще не ужинал, больничный кафетерий закрылся, и Адель с Шарлоттой отправились в город за сэндвичами. Они поели в приемной, в компании других встревоженных родственников. Там-то им и стало известно, что грипп в этом году особенно опасен для пожилых людей.
Около одиннадцати снова появилась Альбертина.
— Поезжайте домой. Положение не изменилось, он спит. Я останусь на ночь и буду держать вас в курсе.
Жуанне доставил девочек в «Ла Дигьер» и сразу же вернулся, чтобы дежурить рядом с Фонтаненом. Он всю ночь просидел в коридоре на стуле и почти не спал. Утром больному как будто стало лучше, но он не помнил, как его везли в больницу, и ужасно удивился.
— Неужто мне было так плохо?
— У вас была очень высокая температура.
— Где же вы спали?
Альбертина кивнула на кресло.
— Ноги я клала на стул.
— Больше так не делайте, иначе совсем лишитесь сил.
— Мне нужно принять душ.
Медсестра показала ей туалетную комнату для пациентов, предложила кусок жуткого дезинфицирующего мыла.
