Из рассказа Мадлен я понял, что девочки ни разу не попытались ответить на этот вопрос. Это была аксиома. Параллельные прямые пересекаются только в бесконечности. Дважды два — четыре, а Солнце вращается вокруг Земли. Существуют устои, и мы их принимаем как данность до тех пор, пока нам не начинает угрожать опасность. Вот только на самом деле это Земля вращается вокруг Солнца.
Альбертина сделала робкую попытку и потерпела сокрушительное поражение. Неудивительно! Действовать нужно было иначе, протестовать энергичнее. В связи с этим возник спор о ее чувствах. Ни дочери, ни внучки не верили, что Альбертина влюблена, но Клеманс, Сара и Шарлотта полагали, что она с превеликим удовольствием снова занимается любовью. Мадлен знала это наверняка. Адель считала и заявила об этом вслух, что ее нынешняя неосведомленность — о, временная, конечно! — не позволяет ей иметь собственного мнения на сей счет. Итак, госпожа ла Дигьер желает сохранить отношения с мужем. Члены семьи очень нежно к ней относятся, следовательно, должны уважать ее волю. Но куда это их заведет?
В этот самый момент уравновешенная Шарлотта подлила в огонь последнюю каплю масла:
— Есть кое-что еще, о чем я вам не рассказала.
Ответом на ее слова стали удивленные взгляды.
— Вам известно, какое великодушие и щедрость он проявил при составлении брачного контракта. И что он сделал маму своей единственной наследницей.
Разумеется, они об этом знали, но что из этого?
— Я проконсультировалась с маминым другом Аленом Беренбоймом, он юрист. Все это замечательно, но есть одно положение, от которого никуда не денешься. Какими бы ни были завещания и брачные контракты, после смерти одного из супругов право пользования имуществом остается за другим.
Они мало что понимали в юридической казуистике, но выражение «право пользования» было им знакомо.
— Если Альбертина умрет первой, «Ла Дигьер» останется нашей собственностью без права пользования, а он сможет делать с усадьбой все, что ему вздумается, — кроме продажи.
Сообщение Шарлотты прозвучало как гром среди ясного неба.
— Все, что ему вздумается?
Шарлотта кивнула. Изумленное молчание прервала Клеманс:
— Ты помнишь, Мадлен, что он насчитал двенадцать комнат и заговаривал о харчевне?
— Точно-точно, — подхватила Адель, — и намекал, что ла Дигьеры не справились с ситуацией.
— Мы тогда пропустили его слова мимо ушей.
— Но этот человек не отказывается ни от одной из своих идей.
— А их у него предостаточно!
Это было как взрыв. Версии возможного развития событий возникали в их разгоряченных умах одна за другой:
— Пятизвездочная гостиница.
— С десятиэтажным вторым корпусом на От-Диг.
— Центр для проведения симпозиумов и семинаров.
— С бассейном и джакузи.
— И полем для игры в гольф.
— Роскошная богадельня для избалованных миллиардеров.
— Он выставит нас за дверь.
— После того, как снимет нам квартиру в городе.
— Две: он не жмот.
— В элитном квартале.
— С кухнями, оборудованными поггенполевской мебелью.
— Он не снимет квартиры, он их нам подарит.
— И купит каждой по машине.
— Отстегнет процент от прибыли, которую станет приносить «Ла Дигьер».
Мадлен попыталась их успокоить: Альбертина молода, хорошо себя чувствует, но они набросились на нее с криками об автомобильных катастрофах. Ты разве не знаешь, сколько человек гибнет каждый год на дорогах? А скрытые формы онкологических заболеваний? Рак печени и поджелудочной железы вообще дают о себе знать за шесть недель до смерти, не говоря уж о тромбоэмболии и инфарктах, которые случаются, что называется, на пустом месте. Да еще теракты — у нас, конечно, ничего подобного не было, но ведь и в Нью-Йорке до 11 сентября тоже не было! — землетрясения, Чернобыль, разрушение плотин и опустошительные наводнения. Они так увлеклись, что заговорили о контроле, захвате власти, праве верховного решения и диктатуре. Мятеж зрел, бойцы Сопротивления вооружались и уходили партизанами, чтобы налаживать радиосвязь, готовить десанты парашютистов. Гнев пьянил головы, слова звенели в воздухе как удары хлыста:
— Он завладеет домом.
— И конторой, где я работаю.
— Бабушки ему мало.
— Не понимаю этого человека. Вознамерился получить все сразу.
— Он дает, и дает много, чтобы прибрать к рукам.
— Заваливает подарками, надеется, мы будем принадлежать ему.
— Он не остановится, обставит заново гостиную.
— Модернизирует твою консультацию.
— И плиту из стеклокерамики нам привезут.
— И компьютер для Адель.
— Самый навороченный, за три тысячи евро.
— Клеманс он подпишет на все научные журналы.
— Мой скелет из пластика далеко не идеален.
— Получишь другой — из человеческих костей.
— Я даже могла бы попросить у него денег, чтобы профинансировать новую, совместную с Шарлем, фирму.
— Сможешь обосноваться в старых конюшнях.
— Скажешь ему, что тебе нужен помощник.
— Двое. Это существенно повысит мой статус.
— Мы станем его «успешными проектами».
— Самым ценным его достоянием.
— Главным украшением его короны.
— Наилучшим помещением капитала.
— Ничто его не остановит, это уже точно.
— Мы могли бы заявить, что он нас достал своей заботой.
— А он ответит: ничего подобного, я думаю только о вашем благе.
— И это поставит маму в совершенно невозможное положение.
— Если она к тому времени будет еще жива.
— Она уже сейчас чувствует себя просто ужасно.
— Потому что зажата между ним и нами — как между Сциллой и Харибдой.
— Прямая дорога к психосоматическим нарушениям.
Мадлен представила себе, как Альбертина лежит без сна рядом с Фонтаненом, а тот без устали строит планы. Она попыталась вразумить девочек, но из этого ничего не вышло: стоило ей вклиниться в разговор, как в ответ звучало зловещее слово «захват». Верность по отношению к Альбертине требовала уважения к ее чувствам, а госпожа л а Дигьер была довольна своим браком. Тут в разговор вмешалась Адель. У нее, сказала она, нет практического опыта в подобных вещах, но ведь Вотрен все еще ждет своей очереди. Это замечание прозвучало столь уместно, что все замолчали.
Появление Фонтанена в жизни Альбертины разрушило ее близость с девочками, и произошло это сразу после незабываемого для всех телефонного обсуждения операции «Виши». Тогда это казалось естественным, утрату они ощутили только теперь. Прежде, когда дочери и внучки хотели на кого-то пожаловаться, они шли к Альбертине, теперь она была последней, с кем они стали бы говорить о своем недовольстве. Злились ли они на нее? Вслух об этом никто никогда не говорил, но потаенная горечь в душах поселилась. Даже друг с другом они отныне не решались быть до конца откровенными. Разговор буксовал, и только в три утра вердикт был наконец вынесен. Прозвучало одно, — смертоносное, как нож гильотины, — слово:
