— Нет! Еще! Пожалуйста, не останавливайся! — шепчет Марион.
Это напоминает мольбу.
Схватив руку Эрики, Марион кладет ее себе между ног и снова просит:
— Не останавливайся!
Эрика смеется.
— Почему ты смеешься? — Голос Марион такой тихий, что его почти не слышно.
Эрика пожимает плечами:
— Просто смешно.
Марион снова прикрывает глаза, и Эрика гладит рукой ее влагалище, нажимая все сильнее, Марион дышит глубже и глубже, быстрее и быстрее, потом всхлипывает и затихает. Внезапно отстранившись, Марион поджимает ноги, и Эрика понимает, что все кончено. Ни криков, ни стонов — совсем не похоже на журналы Никласа Бодстрёма. Никаких воплей. Отстранившись, Марион переворачивается на бок, и, когда Эрика пытается дотронуться до нее, Марион отталкивает ее руку:
— Вали отсюда!
Сидя на скале, Эрика смотрит на нее сверху вниз: узкая спина, бледные ягодицы и длинные загорелые ноги. Марион дрожит, ей холодно. Сегодня как раз такой день: сначала палит солнце, а в следующую секунду набегают тучи. И все говорят, что вот-вот начнется гроза. На скалу набегают волны. Вытащив из пляжной сумки свитер, Эрика набрасывает его Марион на плечи. Марион хватает свитер, натягивает его и садится. Ее темные волосы растрепались, глаза покраснели.
— Уходи! — кричит она, не глядя на Эрику. — Ты что, не слышала? Я тебе сказала — убирайся отсюда! Дрянь!
* * *
По утрам Молли нельзя вставать с кровати, пока один мужчина по радио не расскажет, что происходит в мире, а другой мужчина не сообщит о температуре воздуха и воды во всех районах Швеции. Пароль — «Бэрланге». Как только мужчина со кой погоды скажет «Бэрланге», значит, можно вставать.
Сегодня у Молли день рождения. Ей исполняется пять лет. Молли хочется, чтобы ей подарили купальник. Такой, как у Эрики, — в крапинку. Исак сказал, что не всегда получаешь то, чего хочешь. Вполне может случиться так, что ей подарят глобус.
— Такова суровая школа жизни, — говорит Исак.
Радиоприемник стоит в комнате Молли на тумбочке. Он маленький и продолговатый, вверх торчит длинная антенна. Иногда можно чуть-чуть покрутить антенну, и тогда звук становится лучше. Это Молли умеет.
Человек по радио говорит: «Во время предвыборной кампании 1976 года самым большим камнем преткновения были фонды заработной платы, из-за которых социал-демократы и потеряли власть. В этом году тема фондов запрещена для политического обсуждения, но мы знаем, что этот медведь не дремлет».
Вскочив с кровати, Молли кричит:
— Эй! Ты слышишь? Медведь никогда не дремлет!
Молли думает, что, может, ей уже пора подниматься, хотя мужчина со сводкой погоды даже еще не начал говорить. Таково правило: погодный мужчина говорит: «Бэрланге — семнадцать», а перед этим он говорит: «Кируна — двенадцать», и «Лулео — четырнадцать», и «Сундсвалл — девятнадцать», но лишь когда он скажет «Бэрланге — семнадцать», Молли разрешается встать, побежать в спальню Исака и Розы с криком «БЭРЛАНГЕ — СЕМНАДЦАТЬ!», а потом прыгнуть к ним на кровать, дергать одеяло и скакать вверх-вниз. Тогда Исак не сердится и не гонит ее обратно спать.
— День рождения — не исключение, — сказал Исак вчера вечером, — в дни рождения день все равно день, а ночь остается ночью.
Молли спрашивала Лауру про медведей — правда ли, что они существуют. Лаура сказала, что правда и что они могут прийти когда угодно и наброситься. Она показывает Молли вырезку из газеты со статьей про медведя, который разорвал в клочки целое стадо овец. Лаура читает вслух:
— «Теперь эта прекрасная долина напоминает ужасную бойню».
— Что такое бойня? — спрашивает Молли.
Лаура пожимает плечами:
— Какая-то жуть, должно быть.
Лаура показывает сестренке фотографию трех растерзанных овечьих туш. Возле одной из окровавленных овец стоит рассерженный крестьянин с ружьем на плече.
Роза говорит, что на их острове медведей нет, однако Лаура утверждает, что Роза врет, потому что не хочет пугать Молли.
— Взрослые всегда врут маленьким детям, — говорит Лаура.
— И что же они врут? — спрашивает Молли.
— Они врут про войну, и убийц, и атомные электростанции, и ядерные бомбы, и разоружение, и секс, и раковые опухоли, и смерть, и про Бога с Иисусом и Девой Марией, и про всякое другое дерьмо! Ты что, не понимаешь? Они вечно врут!
На мгновение Молли замирает и смотрит на сестру.
— А про медведей они не врут, — говорит она.
Лаура стонет:
— Они про все врут! ПРО ВСЕ!
На самом же деле все происходит следующим образом: по ночам, когда желтые паромы, курсирующие днем между материком и Хаммарсё, стоят у причала, а паромщики спокойно спят в своих кроватях, медведи медленно перебираются через пролив вплавь. Сначала один медведь, следом за ним другой, а потом третий — вот так они и плывут, по-собачьи перебирая лапами. У них густой белый мех, острые зубы и темные глаза. Лаура говорит, что Бог существует и Он все видит. Об этом Молли известно. Много лет назад умер Иисус, и дедушка, и птица, разбившаяся об окно, и множество других птиц, а еще котята в Осло, которых дворник утопил в унитазе. Все они сейчас на небесах, вместе с Богом, который все видит.
Лаура говорит, что очень важно научиться притворяться, будто не боишься медведей, потому что если Бог поймет, что Эрика напугана, то Он отменит ее день рождения, и тогда ей придется жить четырехлетней еще год, а может, и дольше. Может, она навсегда такой останется.
— Если кто-то боится, то Бог его наказывает, — говорит Лаура.
Встав с кровати, Молли натягивает голубое платье, выскальзывает из комнаты, крадется по коридору и открывает входную дверь. Она вприпрыжку бежит к морю, ветер свистит в ушах, и она кричит ветру, что она — Молли! «Я Молли! — кричит она. — Эй! Эй! Эй!» Волны пенятся. Молли умеет плавать, но в то же время не умеет, поэтому она стаскивает платье и сует в воду ногу. Вода холодная. Погодный человек наверняка еще не сказал «Бэрланге», он вообще еще не начал рассказывать про температуру. Сейчас очень-очень раннее утро, которое Исак назвал бы ночью. Молли опускается на колени, вода достает ей до попы, по волнам идет рябь, они мягкие, а на горизонте проглядывает солнце. О камни на дне Молли случайно сдирает старую болячку на колене, но она уже столько раз ее сдирала, что боли не чувствуется. Молли ничего не боится! «Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ!» — кричит она, поглядывая на небо.
Она складывает руки и молится.
Больше всего ей хочется купальник в крапинку.
* * *
Эрика лежит на скале вместе с Марион, Фридой и Эмили. Фрида принесла с собой журнал — более откровенный, чем те, который Марион таскает у отца. Вообще-то это журнал Эверта, брата Фриды — ему восемнадцать, он симпатичный и служит в армии. В этом журнале в основном фотографии, а рассказов нет.
