Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Значительность и состоятельность человеку нужно доказывать постоянно.
Ничтожность дважды доказывать не нужно…
…Она постоянно находила себе таких спутников, что стыдно становилось не за них, а за нее.
Каждый — сам куратор своей судьбы.
Для меня было странным одно: то, что с ней происходило, меня расстроило не так сильно, как я мог бы предположить. Видимо, я становился старым.
Старость — это не когда многое болит.
Старость — это когда уже не чувствуешь многой боли…
…Не рассказывая о Бау, я однажды спросил своего друга, поэта Ивана Головатого:
— Как по-твоему, женщина может быть глупой и счастливой одновременно? — И он ответил, подумав совсем немного — дня два или три:
— Может, — потом подумал еще и добавил:
— Но — не должна, — потом подумал еще и еще и поставил точку:
— Как и мужчина…
…Однажды я не выдержал и, видя ее сапоги с треснувшим в нескольких местах супинатором, дал ей триста долларов.
Она купила себе сапоги и осеннюю куртку, а потом сказала мне:
— Вова премию получил и дал мне денег. — Это была ее уже не первая большая глупость и первая небольшая подлость в отношении меня.
Впрочем, размышлять об этом у меня не было времени, потому что она прибавила:
— Дядя Петя, я сама буду звонить вам. Не шлите мне эсэмэски.
— Почему?
— Вова прочитал вашу эсэмэску.
— Он что — читает чужие письма? — удивился я, едва не прибавив: «Вот дерьмо…»
Она промолчала, опустив глаза, и прибавлять мне все-таки пришлось:
— А по карманам твоим он не шарит?..
…Впрочем, долго размышлять на эту тему мне не пришлось — на нас свалилась беда.
Беда, успевшая постареть до того, как стать нам известной: при очередном прохождении медкомиссии выяснилось, что у нее гепатит С — самая незаурядная болезнь заурядных наркоманов.
Пусть даже бывших.
Не знаю, сообщила ли она об этом своему Вове, но своему мне она сообщила — и нам пришлось разделить эту беду на двоих.
И эту беду мы спрятали глубоко, чтобы не прикасаться к ней до тех пор, пока она сама не прикоснется к нам.
Естественно, я предложил ей лечиться, но она, тогда я не понял — почему, сказала, что это должно просто стать тайной.
И больше к разговору о ее болезни мы никогда не возвращались…
…О том, что ей придется покупать фальшивые медицинские справки для представления на работу в торговле, я не подумал. Как не подумал о том, что, скрывая свою болезнь, она рискует здоровьем тех, кто ходит в ее магазин.
Не подумал о том, что карьеру она строит подло.
И только когда ее подлости, коснувшись меня, выстроились в цепочку, я вспомнил обо всем.
И это все — было уже в прошлом…
…А карьера Бау шла своим чередом; и я гордился ей, потому что к ее успехам имел не самое непрямое отношение.
И однажды она по окончании очередных оплаченных мной курсов сообщила мне:
— Послезавтра держите за меня нос в чернилах.
— Что случится? — спросил я.
— Будет решаться вопрос о назначении меня директором торгового центра.
— Обязательно буду ждать твоего звонка.
Через день я весь день не находил себе места, переживал за нее.
И вместе со мной переживали мои друзья.
А день шел и постепенно сменился вечером.
Она не звонила, и я думал: «Решают… Отмечают ее назначение…»
А потом, когда вечер сменился ночью, и этой ночи прошла большая часть, я понял: она уже не позвонит.
Наутро мне позвонил Гриша Керчин:
— Ну как? Твоя Бау стала директором?
— Не знаю.
— Как не знаешь?!
— Она забыла мне сообщить, — проговорил я, и в ответ услышал молчание своего друга.
— Почему молчишь, Гриша?
Гриша помолчал еще немного, а потом сказал:
— Ну и суку ты пригрел на своей душе…
…Она поступила со мной подло; и хотя я еще какое-то время продолжал с ней встречаться — ненависть к ней бросила в меня пригоршню семян.
Я стал понимать, что ее подлость оказалась больше ее красоты.
…Так они и жили целых два года, долго и счастливо.
Позоря и друг друга, и самих себя.
Он — тем, что его женщина была одета хуже всех, она — тем, что согласилась лечь с этим ничтожеством в постель.
Бау несла свой позор, не понимая этого, и потому беззастенчиво.
Она не то чтобы глупела — опускалась до его уровня.
Впрочем, то, что происходило с ней с тех пор, как в ее жизни появился Вова-из-Кубинки, было уже не опусканием, а обвалом.
Расти можно в самых разных направлениях.
Падать можно только вниз…
…А потом мы расстались — она исчезла — ушла, не только не поблагодарив меня за все то, что я для нее сделал за многие годы, которые я тащил ее на себе, но даже не попрощавшись со мной.
А чуть позже от торгового центра в моем примосковье исчезла и ее машина — она стала директором магазина, название которого перечеркнуто пешеходной дорожкой в каких-то бессчетных четных Горках…
…Иногда женщины поступают подло, и мужчины, наверное, должны прощать им это.
Я не простил.
И картину «Нежность» я начал писать с нее, продолжил по памяти, а окончил с совсем иной женщиной.
Мое прощение или непрощение — дело личное; картина — дело общественное…
…Постепенно в моей памяти ее образ потерял реальные очертания. Бау становилась женщиной без образа.
Она сама превратила себя в свое размытое отражение.
А я сдал память о ней в архив.
Она стала игрой, не стоящей не только свечи, но даже огонька спички.
И даже хотеть ее перестало хотеться…
Энн
(история «Совести»)
…Есть много дорог к людям, и воспользоваться нужно каждой из них…
…Дорога бывает только вперед…
…Каждый человек сам строит свою жизнь, памятуя о том, что вместо него никто его жизнью жить не будет.
Каждый человек, ставший нам близким, меняет нас на величину самого себя…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
