— Да, но при чем здесь Хаджи-Мурат? — не понял тот.
— Ему тоже была нужна власть, и он хотел добиться ее любой ценой. Сегодня некоторые чеченские лидеры выходят из рядов мятежников и присоединяются к федералам. Что это, поворот к разумному или же тактический ход? — спросил Леонид.
— Вах! — раздалось в ответ. — Уж не в мой ли огород, уважаемый писатель, эти камешки?
Возникла пауза. Наверное, Цыганков обдумывал свой ответ.
— Да как вам сказать… — Он снова сделал паузу. — Многие федералы откровенно заявляют: мы не верим ни одному чеченцу. Недавно мы отметили год, как российские войска во второй раз принялись наводить конституционный порядок в Чечне. Снова Аргун, снова Ведено, Грозный, снова джалкинский лес и море трупов. А войска бросают и бросают «за речку» и, как известно, не для того, чтобы помогать крестьянам убирать виноград. Чеченцам бы впору остановиться, но кто-то толкает их на бойню. Кто? Не Аллах ведь, простите за лишнее упоминание о нем. Значит, люди, значит, те, у кого есть власть. Почему эти люди не хотят закончить войну, которая рано или поздно все равно закончится, но не в их пользу?
— А вы уверены, что она закончится не в их пользу? — усмехнувшись, спросил Даурбек. — У нас говорят так: если будешь постоянно строгать палочку, она однажды переломится.
Ах эти ножички и палочки! Я постоянно вижу в ичкерийских селеньях мужчин, которые часами сидят возле своих домов на лавочках и строгают палочки. Однажды я видел, как Бесланов тоже достал из походной сумки острый, как бритва, булатный нож с костяной незамысловатой ручкой и начал им строгать палочку. Он строгал и о чем-то думал. Движения правой руки показались мне давно заученными — видимо, делал он это не впервой. А глаза его в этот момент казались капельками остекленевшей лавы, но за этой неподвижностью просматривалось неторопливое движение мыслей. Так могучая река медленно несет мириады золотых песчинок, которые не разглядеть невооруженным глазом среди солнечных бликов и обыкновенного речного мусора.
Может, в этой привычке строгать палочки и веточки есть свой философский смысл? — подумал я. Может, сами того не ведая, чеченцы таким образом тренируют свой разум, волю?
— А разве можно сегодня в чем-то быть уверенным? — в свою очередь спросил Цыганков. — Вон ведь какое смутное время на дворе.
— Верно, — произнес Даурбек. — Слишком много лжи и обмана вокруг, слишком много зла… Надо уходить от всего этого. И чем быстрее мы это сделаем, тем раньше настанут для нас лучшие времена. Я имею в виду и русских, и чеченцев — всех.
Услышав это, Цыганков удивленно крякнул.
— Вот как! — произнес он. — А люди говорят, что Бесланов и ему подобные просто делят власть на трупах наших солдат. А вы, понимаешь ли, о нормальных вещах говорите. Кто же прав, не скажете?
Цыганков умел поддать перчику в разговоре. Бесланов тут же отреагировал.
— Вах! — недовольно воскликнул он. — Запомните: конфликт не в личностях. Вся эта война — кровоточащая рана времени, объективная реальность. А что касается меня… Почему все забыли, как я со своими людьми воевал против Шамиля, Масхадова и Хаттаба? Вот они — да, они враги чеченского народа. Это они не хотят, чтобы война закончилась, а моя цель — поскорее завершить ее.
— А какой вы видите будущую Чечню? — поинтересовался у Бесланова Цыганков.
Он на мгновение задумался.
— В составе России, конечно, — ответил.
— А я думаю, что Чечня теперь на долгие годы останется центром противостояния России в регионе, — сказал Цыганков.
— Этого нельзя допустить, — угрюмо буркнул Бесланов.
— А кем вы видите себя в будущей мирной Чечне? — неожиданно для себя спросил я Даурбека.
— Я?.. — переспросил Бесланов и вдруг умолк. Видимо, ему было трудно быть до конца откровенным.
— Ну вы же намерены занять какой-то высокий пост или я ошибаюсь? — чтобы помочь ему, снова заговорил я.
И снова это «вах!».
— Вы думаете, я воюю ради себя? Нет, я воюю за счастье своего народа, — был ответ.
— Ой ли! — стал поддразнивать его Цыганков. — Почему же тогда вы всякий раз ссоритесь с сильными мира сего? Так было, когда к власти в Чечне пришел Дудаев, так было при Масхадове, а сейчас вы постоянно ссоритесь и с лояльной Москве чеченской администрацией, да и с самими федералами тоже. Такое впечатление, что вас постоянно не устраивает то, что вам предлагают власти. Я имею в виду должности.
Бесланову это заявление не понравилось, и он вспылил. Он обложил матом Цыганкова, он ругал на чем свет стоит Москву, русских, а заодно и Масхадова с Басаевым и Хаттабом. Свиньи! Идиоты! Дураки! Как они не могут понять, что нужно думать головой, а не задницей? — бушевал Даурбек. Глотки друг другу режут — ну и пусть режут! Меньше придурков будет на свете. Коль не умеют думать башкой, зачем им эта башка?
Мне стало не по себе от этих слов, и я пошел к выходу.
— Выздоравливайте! — напоследок сказал я всем.
— Приходите еще, — вдогонку крикнул мне Цыганков. — Видите, какой у нас цирк? Другого такого не сыщете.
XXVIII
Мои командировки в медсанбат продолжались. Ходили слухи, что наши вот-вот возьмут Грозный, и это даст возможность в скором времени освободить от мятежников всю Чечню.
А раненые продолжали поступать. Боевики, агонизируя, никак не хотели сдавать Грозный. Они дрались до последнего. Раненый зверь очень опасен. Появились чеченские «камикадзе», которые, обвязав себя гранатами, бросались под наши танки, самоходки, бронетранспортеры. Бывало, взрывчаткой начинялся автомобиль, который потом на скорости влетал в расположение какой-нибудь нашей части и там взрывался. Было много убитых и раненых. Теперь мы боялись даже своей тени. Любого чеченца, будь то старуха или ребенок, мы принимали за врага. И это не случайно. Бывало, тщедушная бабулька, только что получившая из рук солдат буханку хлеба, бросала в них гранату. И дети бросали гранаты и стреляли по нам. Вся Чечня, казалось, встала дыбом, словно шерсть у разъяренной собаки, и нам приходилось всегда быть начеку. Когда мы проезжали мимо населенных пунктов, в глазах людей мы читали полное непонимание и недоверие, а бывало, что видели и откровенную ненависть. Виной тому, на мой взгляд, то, что война продолжалась уже долгое время, а реальных положительных сдвигов мирное население не видело. Люди устали от всего этого ужаса. Почему не довели первую войну до конца? — часто спрашивали нас мирные чеченцы. Тогда бы, дескать, давно уже все кончилось и мы бы жили по-человечески — сеяли хлеб, растили детей, качали нефть из скважин. А то, мол, чем больше вы здесь стоите, тем больше вам не верят.
А мы и сами не понимали, почему мы не можем покончить с войной. Так же как не понимали, почему мы, вместо того чтобы победить в первой войне, пошли на мир с боевиками. Нас кто-то предал! — эта мысль до сей поры витала над нашими окопами и блиндажами. Нас подло предали и продали бандитам! Может быть, все это эмоции, может, нас никто предавать и продавать не собирался, но окопные страсти сильны, как атомная бомба. Если уж взорвутся — мало не покажется. И люди продолжали верить в то, что Москва постоянно нас предает. Власть наша коррумпированная, следовательно, подкупить ее чеченцам ничего не стоит.
