Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
Священный ужас перед вкопанным танком объясним с бытовой точки зрения, но странен для человека, знакомого, по крайней мере, с азами тактики (чему-то Владимира Богдановича в училище должны были выучить). Объявлять его «несокрушимым» может только откровенный дилетант. С точки зрения защищенности закопанный танк отнюдь не является рекордсменом. ДОТ с крышей толщиной 2,5 метра бетона намного устойчивее к попаданиям снарядов артиллерии. Объединяет танк и ДОТ отвратительная обзорность. И тот и другой видят огрызки внешнего мира через оптику перископов. Как бы хороша ни была эта оптика, она остается узким окошком с ограниченным полем зрения. Поэтому командиры танков стремились высунуться из него, в буквальном смысле рискуя головой. Поэтому в сравнении с имеющим широкую амбразуру ДЗОТом у танка просто отвратительный обзор и условия использования основного оружия. Основной противник закопанных танков также посильнее легких противотанковых пушек. Не пехотинцы сражаются с закопанными танками, а гаубичная артиллерия, засеивающая сотнями и тысячами снарядов атакуемые позиции. Прямое [222] попадание осколочно-фугасного снаряда калибром свыше 100 мм даже по сегодняшним нормативам означает вывод танка из строя. Пришпиленный к окопу неподвижный танк – это не такая уж трудная мишень. Артиллеристы с закрытой позиции, даже не видя несчастный танк, будут методично бросать в него тяжелые 122-мм – 152-мм, а то и 203-мм снаряды один за другим, пока не добьются попадания. Задача принципиально ничем не отличается от поражения перекрытого бревнами и землей пулеметного ДЗОТа. Артиллерия была богом войны на протяжении столетий, в XX веке заставив кланяться себе даже новомодные танки. Кроме того, закопанные танки используются преимущественно для стрельбы прямой наводкой, т.е. оказываются в первой линии обороны и могут быть обнаружены визуально. Если организовано нормальное сопровождение атаки огнем артиллерии с прямой наводки, закопанный в землю Pz.III получит с километра снаряд из 76-мм дивизионного «ратш-бума» и прикажет долго жить. Стреляющая с закрытой позиции навесным огнем САУ с закрытым противоосколочной броней расчетом с точки зрения возможностей ее обнаружения и гарантированного поражения намного опаснее для наступающего. В общем, вкопанный в землю танк – цель более прочная, чем пулеметное гнездо, но отнюдь не вершина фортификационного искусства. В конце концов, никто не отменял танки как средство борьбы с себе подобными в наступлении. В документах возглавлявшегося Жуковым Резервного фронта среди задач танковых войск присутствует: «танки KB – уничтожать ПТО пушки с дистанции не ближе 1000 метров»{86}. На 14 августа 1941 г. в составе 100-й стрелковой дивизии был 1 KB и 6 Т-34, в составе 107-й стрелковой дивизии – 4 KB, 2 [223] Т-34 и 15 Т-26{87}. Соответственно, танк KB может при некоторой сноровке расстрелять вкопанный немецкий танк с километровой дистанции.
Само по себе закапывание танка в землю – это распространенный, но не самый лучший способ его использования. Фактически обреченный на ожидание в позе каменного изваяния, танк лишается одного из своих главных средств борьбы – двигателя. Превращение танков в плохие ДОТы также приводит к распылению сил на широком фронте. Намного целесообразнее держать танки в резерве в готовности выдвинуться на участок атаки противника и поддержать контратаку своей пехоты. Именно так, кстати говоря, немцы чаще всего и поступали. В этом случае успех зависел от умения наступающего закреплять захваченные рубежи, организовывать [224] отражение контратак с помощью штатных противотанковых орудий.
Смоленское сражение в своей начальной фазе вылилось в поединок подвижных соединений немцев и советских стрелковых дивизий. Пехотинцы армий внутренних округов атаковали танковые и моторизованные дивизии, перешедшие к обороне на широком фронте при поддержке достаточно сильной артиллерии. Например, наступление «черного корпуса» и главный удар 24-й армии под Ельней поддерживали даже гаубичные полки большой мощности, вооруженные 203-мм гаубицами Б-4. Борьба была тяжелой, но никак нельзя ее назвать обреченной на неудачу.
Второй плоскостью, в которой В. Суворов критикует Ельню, является теория о взаимном влиянии Киевского «котла» и операции по ликвидации Ельнинского выступа. Начинает он критику с весьма странного заявления. Он пишет: «Гудериан рассказывает, что был вынужден бросить в бой последний резерв – роту охраны командного пункта. Штаб Гудериана остался без охраны, В его резерве не было вообще ничего, ни единого солдата. Вот бы Жукову не тратить силы на бесполезные атаки Ельнинского выступа, а встать в глухую оборону. Высвободившиеся дивизии надо было бросать на помощь армиям, запертым в Киевском окружении»{88}. Искажение и наложение происходивших в разное время событий постепенно становятся фирменным стилем Владимира Богдановича. Я не знаю, сознательно В. Суворов исказил действительность или нет, но история с ротой охраны произошла задолго до поворота 2-й танковой группы на Киев. Этот эпизод в воспоминаниях Гудериана относится к 3 августа: «Между тем в районе Ельни продолжались тяжелые бои, требовавшие большого [225] расхода боеприпасов. Здесь был брошен в бой наш последний резерв – рота, охранявшая командный пункт нашей танковой группы»{89}. В начале августа Ельню штурмовали для того, чтобы не позволить Гудериану закрыть коридор, пробитый к окруженным в районе Смоленска 16-й и 20-й армиям. Пока рота охраны штаба Гудериана сражалась под Ельней, войска армий П. А. Курочкина и М. Ф. Лукина уходили на восток по соловьевской и ратчинской переправам. Так что претензии в невнимании к нуждам соседей в этот период совершенно безосновательны: Жуков сковывал те силы, которые могли помешать прорыву из окружения частей двух армий Западного фронта.
В конце августа и начале сентября ситуация была принципиально иной: тылы развернувшейся на юг 2-й танковой группы теперь защищала не пресловутая «рота охраны», а пехота армейских корпусов группы армий «Центр». 10-ю танковую дивизию, части «Дас Райха» и «Великой Германии» сменили на ельнинском плацдарме пехотные дивизии. Предложения В. Суворова свидетельствуют лишь о незнании обстановки: «Если бы Жуков частью своих дивизий ударил по тылам 2-й танковой группы, то величайшая победа Гудериана под Киевом могла обернуться величайшей катастрофой. 2-я танковая группа растянулась на огромных пространствах, имея незащищенные фланги и тылы. Танки – вперед! А позади танков – бесконечные колонны тыловых подразделений: госпитали, ремонтные батальоны, бесчисленные колонны транспортных машин с топливом, боеприпасами, полевые кухни и прочее, и прочее. Все это предельно уязвимо»{90}. В отличие от начальной фазы [226] Смоленского сражения, отрыва танковых соединений от пехоты в период поворота Гудериана на Киев уже не было. Пехота благополучно заполнила тот фронт, на котором происходили бои армий внутренних округов и двух танковых групп 10 июля – 5 августа 1941 г. В некоторой степени тылы Гудериана были открыты в полосе Брянского фронта, где советское командование проводило Рославльско-Новозыбковскую операцию. Однако перед войсками Резервного фронта Г. К. Жукова был относительно прочный и плотный фронт немецкой пехоты.
Опираясь на достаточно шаткое утверждение об открытости для Жукова тылов 2-й танковой группы, В. Суворов продолжает: «Если бы в августе и в начале сентября Жуков попытался спасти своих соседей в Киевском окружении, то иначе сложилась бы и судьба войск в районе Ельни. Если бы Жуков не штурмовал Ельню, а несколько своих дивизий бросил против тылов Гудериана, тогда бои под Киевом затянулись до октября и ноября. В этом случае войска Жукова под Ельней имели бы время на подготовку обороны. Кроме того, и противник после кровопролитных сражений за Киев был бы уже не тот. Да и начинал бы он наступление на Москву не в конце сентября, а гораздо ближе к зиме. А то и вовсе его не начинал бы»{91}.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
