— Тибе пр'виделся гадкий сон, душечка, — сказал голос Брэйдачина, и, хотя она не видела его, ей показалось, что кто–то нежно коснулся ее лба, погладил по волосам. Гэйнор закрыла глаза, успокоенная, но снова заснуть ей не удалось.
Рэггинбоун пришел к дому среди дня, когда Уилл с Гэйнор уже давно уехали.
— Уилл сказал, будто они отправились к какому–то специалисту, чтобы он посмотрел Ферн, — покрайней мере, я так его поняла, хотя мистер Робин говорит, что он и так ждет кокой–то из Эдинбурга, — сказала миссис Уиклоу. Робин, как хозяин дома, удостаивался почетного «мистер». — Вот что странно–то, они взяли с собой собаку.
— Лугэрри? — удивился Рэггинбоун. Миссис Уиклоу кивнула.
— Обычно когда едут к доктору, собак с собой не прихватывают, — категорически заявила она. — Похоже, они думают, что она чегой–то унюхает.
Рэггинбоун выждал, пока миссис Уиклоу отправится наверх, и пошел в комнату Уилла, где начал было произносить заклинания на языке Атлантиды, но Брэйдачин был уже тут как тут.
Да не надобно всего этого, — небрежно бросил он. — П'нятно, ты хочешь прознать об Уилле и девчушке. Они х'тели, чтоб я тебе все поведал.
Где они?
Уехали. Девчушка припомнила что–то про старые книги, что п'казывали в ящике с к'ртинками, и они поехали, чтоб все там разузнать. Говорил я им, дождались бы тебя, да они не п'желали слушаться. Они двинулися в Йорк поутру, да и волка с собой забрали.
В Йорк? — Рэггинбоун нахмурился, и между бровями появилась глубокая морщина. — Почему в Йорк?
Книги–то там, в м'зее, вот как она поведала.
Конечно. Это Музей древних рукописей, которым заведует доктор Лэй. Как удобно… для кого–то.
Молодому Уиллу от всего этого было не по себе, да он сказал, что нечего и спраш'вать, ехать им иль нет. Ему самое важное, что сестрица — в беде. Да он славный п'рнишка. Я лет сто не видывал таких, как он. — Последовало молчание. Солнце перед заходом выглянуло из–за облаков, послав в окно последние лучи. В этом ярком свете гоблин будто выцвел и выглядел как карандашный рисунок на стенах комнаты. — Ты небось последуешь за ими, — пробормотал он.
Нет. — Это единственное слово было резким, решительным. — Я должен идти к Ферн. Кого они оставили с ней? Ее отец ведь не может быть там все время.
Того, из храма. Они ск'зали, что он неплохой. — В голосе гоблина сквозило привычное презрение к церкви.
Этого нельзя делать. Боюсь, ей нужна будет помощь, возможно большая, чем я могу дать. И все–таки мы должны делать все, что в наших силах. Все мы.
Должно след'вать своей судьбе, — заметил Брэйдачин без особого энтузиазма. — Мак–Кракены так и п'ступили. Я–то мало чем мог им подсобить.
Кстати, — Рэггинбоун замялся, затем быстро продолжил: — Я вчера видел твою королеву. Она о тебе плохо отзывалась.
Свет, который осветил лицо гоблина, не был солнечным, этот свет показал, как тот смущен.
Она всего лишь ограниченная баба. Она, скажу тебе, так и не ст'ла старше, как мы все. Многие бар'шни в душе завсегда остаются дитями. Она п'забыла, как однажды ко мне приставала. Да что там, она притворщ'ца, да и не понимает, что есть честь мужская, а что — женская верн'сть.
А ты понимаешь?
Ты мне не д'веряешь? Все дело в этом?
История вашего народа не позволяет вам доверять. Домашние гоблины перенимают у людей множество привычек, но честность и верность обычно к этому не относятся.
— Однако же именно ты ск'зал слово, к'торое привело миня суда, — указал Брэйдачин.
Я считал, что в этом месте необходима лишняя пара глаз. Это не означает, что я верю всему, что они видят.
Да нет ни одного гнома на свете, кому я бы д'верял, — заметил Брэйдачин. — А ты должон сам для себя р'шить.
— У меня нет выбора, — ответил Рэггинбоун.
День уже был на исходе, когда Рэггинбоун добрался до клиники. Он шел через пустошь так быстро, что пара бродяг почувствовали, будто рядом кто–то прошел, только по порыву ветра, им показалось — будто пронеслось какое–то животное. Он, конечно, потерял Дар, но способности перемещаться во Времени и Пространстве с невероятной скоростью, впрочем, как и еще некоторые характерные черты, не утратил.
В клинике у кровати Ферн сидел Гас Динсдэйл и пытался написать свою воскресную проповедь. Гас встретил вновь прибывшего с видимым облегчением.
— Я не хотел бы подвести Уилла, — сказал он, — но я должен быть дома. Мальчики приехали на уикэнд, — у него были десятилетние близнецы, которые нею неделю жили в школьном пансионе, — а я так редко их вижу. Кроме того, они стали просто вандалами. Это такой возраст -— им некуда девать свою энергию, а Мэгги довольно трудно одной с ними управляться. — И он продолжил, в некотором раздумье: — Понимаете ли вы, что здесь происходит в действительности? Похоже, что Уилл считает, будто бы душа Ферн «вытащена из ее тела» — это его выражение. Он говорит, что она потерялась — в каком–то ином измерении. Церковь нынче не принимает подобных объяснений. Но… Я всегда считал, что разум должен быть открыт. Уилл наделен живым воображением — он не глуп.
— Вам следует быть более осторожным, — с чрезмерной серьезностью сказал Рэггинбоун. — если разум открыт, то кто–то может туда проникнуть. Или взять его. Возможно, так и случилось с Ферн.
Гас задумчиво смотрел на Рэггинбоуна.
— Ведь это не в первый раз Кэйпелы оказываются вовлеченными в нечто неординарное, — заметил он. — Эта смерть Элайсон Редмонд и необъяснимое исчезновение Ферн. Мы с вами едва знакомы, но я всегда подозревал, что вы об этом знаете больше, чем кто бы то ни было. Я даже иногда думал, что мы… по разные стороны забора, так сказать.
Рэггинбоун поднял брови:
Я не представляю дьявола, если это то, о чем вы думаете.
Вовсе нет. Я просто думаю, что вы можете представлять… некий языческий мир.
Ребенком я был католиком, — неожиданно разоткровенничался Рэггинбоун, — но это было очень, очень давно. С тех пор я научился смотреть на Бога с разных точек зрения. Вы можете называть это язычеством. Что же касается этого, — быстрым жестом он указал на лежащую в постели фигуру, — то тут моих знаний недостаточно. Даже если бы я наверняка знал, где она находится, я не смог бы вернуть ее обратно. Я могу только наблюдать. Таково мое предназначение.
Гас все еще не решался уйти, его плащ свесился с одного плеча, а трость упала на пол.
Послушайте, если я вам нужен, — отрывисто сказал он, — я что–нибудь устрою с мальчиками. Все, что происходит здесь, — более важно. Если вообще что–то…
Делайте свою работу, — криво усмехнувшись, сказал Рэггинбоун. — Молитесь.
Когда викарий ушел, Рэггинбоун опустился на колени около Ферн, поправил вуаль у нее на шее, поднял тяжелые веки, изучая окаменевшие черты ее лица, с той же страстью, с какой археолог рассматривал бы мумию. Как археолог пытается восстановить давно ушедшую жизнь по множеству мельчайших деталей, так и Рэггинбоун пытался попять не жизнь, но смерть, проследить след отсутствующего духа. Прошло больше часа, прежде чем он выпрямился и на его лице отразилось ощущение бесплодности усилий. Он уловили только некое эхо Ферн, мелькание снов и опасность, которая не улучшила его настроения. Он блуждал по длинному темному туннелю мыслей, называл ее имя, слышал свой собственный голос, эхом возвращавшийся назад. Изредка видел тени, ускользающие за угол, или будто бы конец туннеля, слишком отдаленный, чтобы быть настоящим. Один раз он даже смог вызвать ее с той, другой, стороны бытия, но у него больше не было сил, а Муунспиттл был бы неэффективным инструментом для подобных заклинаний.
