Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
В самом низу, за большими коробками из-под сигар, где хранились неразобранные и не очень ценные камни, лежала плоская жестяная баночка, в каких в далеком баглаевом детстве продавалось монпасье. Черешин редко лазил на нижнюю полку; она не выдвигалась, все тут было в пыли и паутине, банка за сигарными коробками была не видна, так что пришлось действовать наощупь. Баглай вытащил ее, с усилием приоткрыл и убедился, что память его не подводит. Дно банки искрилось и сияло под лучом фонарика, будто в ней развели магический огонь – холодный, не обжигающий пальцев, но заставлявший щурить глаза. Алмазы – верней, ограненые бриллианты, хранившиеся здесь – были сравнительно невелики, от половины карата до двух, самый расхожий материал для ювелирных изделий или для вывоза за границу – в какой-нибудь тайной щелке, в одежде или же в собственном животе. Баглай пока что не знал, как распорядится ими и как реализует, но шансы были неплохие: пара надежных ювелиров, разнообразные связи Ядвиги и ее девиц, клиенты из «Сквозной норы» и давние приятели– спортсмены, из тех, кто постоянно ездил за рубеж.
Спрятав банку в карман, Баглай подумал, что придется подыскать посредника и сделать так, чтобы посредник не разнюхал, с кем имеет дело; с камнями же не дорожиться, отдавать за полцены, но небольшими партиями. И сколько же получится на круг? Со слов Черешина он помнил, что двухкаратные бриллианты стоят две-три тысячи, однокаратные – раза в полтора дешевле. Он попытался представить, сколько камней хранится в жестяной коробочке, и вновь почувствовал, как закружилась голова.
Дрожащими руками Баглай извлек из сумки несколько мешочков, приподнял фонарь и оглядел шкафы. Тот, что с коллекцией изумрудов, был средним; еще в нем хранились аквамарины и бериллы, прекрасные камни, но уступавшие и изумрудам, и алмазам по ценности и красоте. Ближе к окну высился шкаф для всякой самоцветной мелочи, хризобериллов, турмалинов, цирконов, хризолитов, топазов и шпинелей, а у двери, в третьем шкафу, лежали драгоценные корунды. Это хранилище Черешин называл своим бирманским шкафом и объяснял Баглаю, что в Могоке, в Бирме, добывают лучшие рубины, что рубин – это красный природный корунд, а если камень не красный, так это уже сапфир, и что, в отличие от мнения невежд, сапфиры бывают не только синие, но также лиловые, желтые и бесцветные, а также оттенка утренней зари.
Памятуя об этих историях, Баглай распахнул дверцы бирманского шкафа м принялся выдвигать полки, открывать ящички и выбирать – не торопясь, понемногу, по три-четыре экспоната из каждой коллекции, не самых крупных, но примечательных цветом, или необычной формой, или своим происхождением. Тут были не только бирманские камни, но также цейлонские и таиландские, индийские, добытые в Кашмире, американские из Мату-Гросу и с берегов Миссури, и австралийские, из Квисленда и Виктории. Они струились в пальцах Баглая словно ручей, вытекающий из пруда: звездчатые голубоватые сапфиры, рубины, алые, как мак, камни иных цветов и оттенков, напоминавших то о морской пучине, то о лугах, заросших васильками, то об огненном рассветном зареве, то о сиянии солнца. Сумка Баглая потяжелела, в горле пересохло, по щекам струился пот, и он, вполголоса чертыхаясь, тряс головой и вытирал влажную кожу рукавами.
Наконец он оторвался от шкафов, закрыл их, покинул со вздохом маленькую комнату и перебрался в большую. Ему хотелось взять что-то отсюда – место в сумке было, и было вокруг столько чудесных вещей! В луче фонарика медленно плыли птицы, цветы и корабли, подвешенные к потолку, сияли бронза и хрусталь светильников, пестрели на стенах каменные пейзажи – амазонитовые поля у подножия обсидиановых скал, реки из чароита и лазурита, янтарный солнечный восход над родонитовым горным хребтом и другие горы, из яшмы, с белоснежными кварцевыми вершинами. Под этой картиной кичилась затейливым зеленым кружевом шкатулка из малахита, обрамленная парой подсвечников, а дальше, по периметру комнаты, будто вызванные к жизни неярким световым пятном, блестели и сверкали ларцы и чаши, веера и вазы, фигурки фантастических животных, резные нефритовые сфероиды и табакерки, украшенные жемчугами, короны и венцы из янтаря и крохотный дворец с башенками-чернильницами и главным донжоном для перьев и ручек. Облокотившись на мраморный камин, Баглай полюбовался этими сокровищами и тяжело вздохнул. Стоят, как на параде, слишком заметно, слишком опасно, и ничего не возьмешь… Он вдруг почувствовал обиду: все эти вещи, которые он мог считать почти своими – ибо в данный момент они не имели хозяина – в действительности принадлежали не ему. Это было горько и ранило сильней, чем детские воспоминания, насмешки Вики или окрик Лоера. Это было еще одной несправедливой гнусной шуткой, которую сыграли с ним, предложив так много и так сразу, что все предложенное он не мог забрать с собой.
Теперь он понимал, что никогда не остановится. Будут другие старики, другие дома и квартиры, другие вещи, но раз за разом он будет возвращаться в эту ночь, в тот час и миг, когда владел черешинским богатством. Богатством, от которого урвал лишь крошку! Ничтожную частицу! А остальное проскользнуло мимо, пролилось меж пальцев, утекло… И сколько бы ни взял он у других, черешинское не вернуть – ни эту комнату, ни ту, с тремя шкафами… Да и возьмет он меньше… Где еще найдешь такое?
Баглай поднял голову, повел фонариком, и райские птицы, дворцы, ларцы, сфероиды и чаши словно откликнулись на его молчаливый призыв, вспыхнули, засияли многоцветьем красок, поманили и угасли.
Верно, не найдешь, подумал он. Ни у кого не найдешь. А жаль!
Он поднял сумку, забросил на плечо ремень, направился в прихожую и осторожно приоткрыл входную дверь. На лестничной площадке царили темнота и тишина, только свистел за окнами ветер до погромыхивал где-то ржавым железным листом. Баглай выскользнул из квартиры, без лязга и скрипа провернул ключи, спустился вниз по истертым ступенькам лестницы, пересек двор, помня, какую колдобину и яму необходимо обогнуть, и вышел на улицу. Ночная прохлада остудила разгоряченное лицо. Небо было затянуто облаками. Хотелось пить.
Сняв перчатки, он сунул их в карман, нащупал там связку ключей от только что покинутой квартиры и вдруг усмехнулся.
Такого не найдешь, снова подумал Баглай, но это не повод, чтоб пренебречь иными возможностями.
Эта мысль его утешила.
Охота продолжалась.
Глава 14
Первое апреля пришлось на четверг.
Явившись с утра на работу, Глухов выслушал все шуточки, положенные по такому случаю, как новые, так и древние, проверенные временем и не потускневшие с годами. Надежда Максимовна, секретарша, с кокетливой улыбкой сообщила, что спина у Глухова белая; Долохов, вышедший из отпуска, заметил, что синий глуховский «жигуленок» перекрасили в розовый цвет и заодно позолотили бампер; а Голосюк с Верницким уверяли, что Глухову выписана премия, и что начальство сейчас решает, в чем ее выдать, в монгольских тугриках или в суданских динарах. Что же до Вали Караганова, то он обронил по секрету, что Яна Глебыча сватают в генеральные прокуроры и переводят в Москву; вопрос, дескать, уже решен, а чтобы Ян Глебыч не трепыхался на новой ответственной должности, велено накопать на него секс-компромат: как он шоколадки таскает девчонкам с ИВЦ и распивает чаи с майором Красавиной.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
