— Рабом своих переживаний? Да, я так измучен тем, что все кручусь и кручусь вокруг одного и того же.
— Размышляя о прошлом, мы обычно пытаемся представить себе, как все могло бы сложиться к лучшему, и досадуем, что не сложилось. И вот эту-то досаду мы чаще всего и принимаем за раскаяние.
— И знаете, что мучит меня даже больше, нежели то, что я не пошел к Джейни?
— Что?
— Насмешки соседей.
— То есть?
— Когда Джейни вошла к Морин и захлопнула за собой дверь, помните, я вам рассказывал… а, нет, я не стал вам рассказывать, очень уж это было унизительно. Так вот, когда Джейни заставила меня повести ее к Морин, она вошла в квартиру Морин и заперла передо мною дверь. Я слышал, как Морин заплакала, и стал стучаться, тогда и выглянули соседи. Они смеялись надо мной.
— Бедный Бруно.
— Самое несущественное вдруг становится самым важным.
— Демон не проявил бы такой чувствительности. Вот видите, разве можно тут что-нибудь прояснить?
— Если бы существовал Бог, это следовало бы предоставить ему.
— Да, конечно, если бы существовал Бог, это следовало бы предоставить ему.
— Вы верите в Бога?
— Нет. Послушайте, Бруно. Майлз придет навестить вас. Будьте с ним поспокойней, он вам ничего плохого не сделает.
— Наверное, я хотел совершить вместе с ним некий ритуал, нечто вроде заклинания духов. Забавно, я ведь уже забыл, совершенно забыл, как он взбесил меня!
Они рассмеялись.
— Будьте с ним помягче.
— Вы любите Майлза?
— Да.
— Ему повезло. А та женщина, что приходила с вами, это ваша сестра?
— Да.
— Она живет с вами?
— Да.
— Майлз не возражает?
— Нет.
Лиза провела своей прохладной рукой без обручального кольца по мягкому, влажному, изрытому глубокими морщинами лбу Бруно и по лысому, блестящему, костистому черепу, дотронулась до полукружья тоненьких шелковистых волос у самой шеи.
— Я не пугаю вас, моя милая?
— Ну что вы!
— Знаете, я даже в зеркало не решаюсь посмотреть. И запах от меня, наверное, отвратительный.
— Нет.
— Вы слышали, даже глубокие старики продолжают испытывать влечение.
— Да, я знаю.
— Мне так приятно прикоснуться к вашей руке.
— Я рада это слышать. Я вам сейчас кое-что скажу, вы даже не поверите.
— Что?
— Вы еще очень привлекательны.
Слезы хлынули по неровным, бугристым щекам Бруно, омочили седую разросшуюся бороду, которая уже более походила на мех, чем на щетину. Пока росла щетина, она больно кололась внутри глубоких морщин и вмятин на уродливом лице. Однако Бруно больше не настаивал на том, чтобы Найджел брил его. Это уже не имело для него значения.
— Мне пора, Бруно.
— Вы разминетесь с Денби. Он должен быть через полчаса.
— Что поделаешь. Ничего, что я пришла без предупреждения?
— Нет, это такой приятный сюрприз. Прекрасное видение.
— Да, привидение.
— Небесное видение.
После того как Лиза ушла, Бруно откинулся на подушки и потрогал бороду. Когда-то он носил усы, это было очень давно, он тогда ухаживал за Джейни. Бороды он не носил никогда. Она колется и щекочет. Но, в конце концов, она тоже имеет свои преимущества. Борода удлиняла его круглую, как луна, голову и придавала ему более человеческий вид. Конечно, Лиза ему солгала, но это так приятно. Ее неожиданный приход оставил столько радости, теперь у него столько новых и приятных тем для размышлений. Замечательно, что его еще радуют сюрпризы и будоражат новые мысли. Может быть, доктор и прав, решил Бруно, может быть, я еще и протяну немного. Он потянулся к «Паукам России».
— Я убью Найджела!
— Его нет дома.
— И скажи этому свинье Денби, пусть теперь обходится без меня. Я еще доберусь до него, вот только разделаюсь с Найджелом.
— Не ори, Уилл.
— Написать мне такое унизительное письмо! «Будьте так добры вернуть марку, и, если небольшая ссуда могла бы решить ваши проблемы, я был бы рад вам ее предоставить!»
— Ты мне так и не отдал марку.
— На тебе твою паршивую марку. Лучше б ты с ней не связывалась.
— Это же была твоя идея.
— Ну хватит!
— Осторожнее, фотоаппарат разобьешь об стол.
— Пошел он, этот аппарат. Все из-за него.
— Ты тут, конечно, ни при чем.
— Заткнись, Ад и, а то я тебе сейчас врежу.
— Уилл, перестань орать, уходи, ради Бога. Ты же знаешь, мне ни к чему, чтобы ты здесь торчал.
— Если так будет продолжаться, ты меня вообще больше не увидишь.
— Господи, ты сведешь меня в могилу.
— Туда тебе и дорога. Ну что ж, привет!
Уилл снял через голову ремешок от футляра и в бешенстве швырнул фотоаппарат на каменный пол. Затем выскочил из кухни, взбежал по ступенькам и с грохотом захлопнул за собой дверь. Аделаида разрыдалась.
Потом она вытерла стакан, стоявший в сушилке, и направилась к буфету. Утром она купила в «Шарике» полбутылки джина. Джин немного ее подкрепил.
С Денби она не виделась. Дверь своей комнаты, так же как и дверь кухни, она самым решительным образом держала на запоре. Она слышала его шаги за дверьми. Денби дважды стучался и звал ее, но она не откликнулась. В ней все росла отчаянная потребность поговорить с ним, но вынести снова его испуганный, сочувственный взгляд она была не в силах. Увидеться с Денби она смогла бы, если б у нее было что ему противопоставить, если бы у нее имелся план, существовала бы позиция, но у нее не было ни плана, ни позиции, одни только слезы и безысходное горе. Она обрадовалась Уиллу, но, конечно, в итоге они опять поругались.
Наплакавшись и выпив джина, Аделаида подняла с пола фотоаппарат. Наклонясь, она ощутила, какое у нее негнущееся, тяжелое, постаревшее тело. Интересно, разбился фотоаппарат или нет? Должно быть, разбился. Тем не менее, когда она его потрясла, в нем ничего не гремело, может быть, он еще был цел. Аделаида повесила фотоаппарат на шею и снова заплакала.
Через некоторое время она услышала, как кто-то спускается по ступенькам. Еще раньше, днем, она слышала, что кто-то, поднявшись по лестнице, вошел к Бруно, и решила, что это Найджел, хотя потом благоразумно сказала Уиллу, что Найджела нет дома. Аделаида вышла и остановилась возле лестницы. Может, предупредить Найджела?
В прихожую спустилась Лиза Уоткин и вышла на улицу. Поколебавшись какой-то миг, Аделаида устремилась следом за нею.
