— Что-о? — Она ушам своим не верила. — Вы бредите?
— Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю, — сказал он. — Но вы, как видно, забыли, кто сделал первый шаг.
Первый шаг сделала она, и притворяться, что это не так, не имело смысла. Горячая волна прокатилась по ее телу, причем не только от стыда.
Она вспомнила ощущение его губ на своей руке и, взглянув на него, заметила, что он улыбается. Казалось, он поддразнивает ее, вынуждая противоречить. А ей этого не хотелось. Хотелось, чтобы он снова коснулся губами ее руки. Ей не хотелось ни говорить, ни слушать, ни думать. Не хотелось быть разумной. Она всегда была разумной и обдумывала каждый свой шаг. Ей тридцать один год. Почему бы ради разнообразия хоть раз не быть дурочкой?
— Ну что ж, если вам желательно вдаваться в подробности… — Голос ее дрогнул.
— Разумеется, желательно, — подтвердил он. — И еще, я не обхаживаю вашего отца. Он проявил ко мне доброту и дружелюбие, его невозможно не любить даже ради того, чтобы угодить вам. Уж если кого и склонили на свою сторону, так это меня. Вот почему… — Не договорив, он тихо охнул, когда она ухватилась за лацканы его пиджака. — Мисс Олдридж!
Она взглянула ему в лицо. Он смотрел на ее руки.
— Вы порвете мой пиджак! — сказал он в притворном ужасе. Мирабель усмехнулась, хотя сердце у нее бухало, словно артиллерийская канонада.
Он перевел взгляд с рук на ее губы, и выражение ужаса исчезло с его лица. Глаза у него потемнели.
Она учащенно дышала, колени у нее подгибались. Она запрокинула голову.
Он наклонился к ней и тут же отпрянул.
— Нет. Слишком много поставлено на карту. Я не могу… Мирабель привлекла его к себе и страстно поцеловала. Ощущение было такое, будто она поцеловала деревянный чурбан.
От радостного возбуждения не осталось и следа, она словно свалилась в черную пропасть. И стала потихоньку отстраняться от него.
— Ох, не смотрите вы так, — сказал он. — Это не потому, что я не хочу, впрочем, все это бесполезно.
Он выпустил из рук трость.
И, взяв в ладони ее лицо, долго смотрел ей в глаза.
Прикоснулся губами к ее губам — и весь мир изменился.
Мирабель целовали и раньше. Бывало, что целовали страстно. И она отвечала тоже страстно, потому что была влюблена.
Но сейчас все было по-другому. Она не знала, страсть это или любовь, понимала лишь, что это приятно и что у нее подкашиваются ноги.
Он обнял ее, привлек к себе ближе и снова поцеловал. Ее бросило в дрожь.
Она прижалась к нему всем телом. Желать и быть желанной — вот чего она лишала себя все эти долгие годы.
Неожиданно он подхватил ее на руки и положил на письменный стол.
Затем наклонился и стал покрывать ее поцелуями. Она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы он мог подойти ближе, и как только он это сделал, обвила руками его шею. Застонав, он оторвался от ее губ и прижался лбом к ее лбу.
Сделав глубокий вдох, он запустил пальцы в ее волосы и взглянул ей в лицо. Глаза у него потемнели, он тяжело дышал.
— Сейчас самое время приказать мне остановиться, — прошептал он.
— Да. Спасибо. Я не знала, когда… — «Не знала. И знать не желаю».
— Я так и думал. — Он печально улыбнулся, отпустил ее и отступил на шаг. — Вам повезло, что именно сейчас я стараюсь исправить свои привычки. Должен признаться, мне это дается с трудом.
Не самое подходящее время для исправления привычек, подумала Мирабель. Он откашлялся.
— Вы сильно рисковали, когда понадеялись, что я смогу вовремя остановиться. Еще немного, и я расстегнул бы все ваши пуговки, развязал все ленточки и уже не думал бы о последствиях.
Еще немного. Когда смысл его слов дошел до ее сознания, она подумала: «Интересно, как бы все это было?»
— Зачем держать компаньонку, если она отсутствует в нужный момент? — раздраженно спросил он. — Если бы эта леди выполняла свои обязанности, ничего подобного не произошло бы.
— Не думайте, что я только и делаю, что занимаюсь подобными вещами, — проговорила Мирабель.
— А я и не думаю.
Она соскользнула со стола.
— Извините, если моя неопытность вас раздражает. Я была бы более умелой, если бы практиковалась, но мои возможности весьма ограничены. — Она вздохнула. — Фактически их вообще не существует.
— Дело в том, что вы не знаете, как защитить свою добродетель. Кто-то должен был научить вас этому много лет назад.
— Меня учили, — произнесла она. — Но это было так давно, что я все забыла. К тому же не вижу больше смысла защищать свою добродетель.
— Не видите смысла? — переспросил он.
— Это совсем не важно, — бросила она. А в сложившейся ситуации вообще противоестественно.
— Не надо докапываться до смысла, — сказал он, взлохматив пальцами волосы. — Это нравственный принцип. Часть высшего порядка вещей. Дело чести.
— Мужчины придают такое большое значение чести, — промолвила она. — Вот и заботились бы о ней. Вам следовало бы бороться со мной, как вы боролись с французами. Вы не должны были перекладывать всю ответственность на мои плечи. Ведь у меня не было семи или восьми любовных интрижек, чтобы набраться опыта в подобных вещах. Несправедливо надеяться, что неопытная женщина сможет устоять перед привлекательным мужчиной, поднаторевшим в подобного рода делах.
— Да, несправедливо, — процедил он сквозь зубы, — но так уж повелось. Просто не верится, что я вынужден объяснять прописные истины женщине тридцати одного года от роду. Мужчины — животные, мисс Олдридж. Весьма неразумно полагаться на нас в подобных вопросах. И вот вам пример. Я твердо решил не замечать ваших прелестей.
— Моих пре…
— Я приехал по очень важному делу, — продолжал он. — Делу всей моей жизни. Но стоит мне встретиться с вами, как я забываю о цели своего приезда. Так продолжаться не может. Я не вправе увлечься вами, как бы мне того ни хотелось.
— Как бы вам того ни…
— Когда вы рядом, я забываю обо всем на свете. Вы не поверите, что я пустился на всякие хитрости, чтобы подстеречь вас сегодня. И видите, к чему это привело? Если я здесь останусь, то превращусь в дрожащего от возбуждения идиота — и ваша репутация будет загублена.
Если он останется? Любовное томление мигом исчезло. Мирабель сразу пришла в себя.
— И думать не смейте о том, чтобы уехать, — заявила она. — Доктор Вудфри вам не разрешит.
Тут она заметила валявшуюся на полу трость.
— Я совсем забыла о вашей лодыжке. Ей пока нельзя давать большую нагрузку. — Конечно, ему не следовало поднимать на руки женщину, которая весит значительно больше воздуха. Если его лодыжка не заживет, виновата будет только она. — Мне не следовало забывать…
