Я испытала потребность поделиться подозрениями насчет роли Моники в смерти Люциуса, но удержалась.
— Откуда ты знаешь эту женщину?
— Как тебе известно, у Мишеля де Пасси была галерея. У нас с ним были кое-какие общие знакомые, но сестру его я не встречала до самого последнего времени. Это настоящая затворница. Тем не менее я ее разыскала и даже виделась с ней. Она горит желанием с тобой познакомиться.
Трудно описать, что для меня значила возможность обстоятельно поговорить о Монике с тем, кто на собственном опыте познал ее подлость. Я понимала, что делаю еще один шаг в темное царство маниакальной одержимости, куда нас влечет болезненный интерес к тому, что мы более всего ненавидим и презираем. Но я была равнодушна к последствиям. Значение имело только желание говорить о Монике.
Эжени отказалась пойти со мной на встречу с мадемуазель де Пасси, хотя сама же ее и устроила. Мне было сказано: «Без посторонних она выложит гораздо больше».
Аннемари де Пасси занимала крохотную квартирку на улице Шерше-Миди как раз напротив булочной мсье Пуалена, одной из старейших в Париже, известной своими яблочными тартинками и аппетитными булочками, что выпекались в дореволюционных печах. Квартирка находилась в задней части столь же древнего, но к тому же еще и убогого здания. В гостиной, где не было даже электричества, сильно пахло кошками, и было отчего — несколько тощих представителей этого семейства, чем-то похожих на комки слежавшейся серой пыли, бродили там из угла в угол. Мадемуазель де Пасси налила чаю в две изысканные чашечки. Нимфы и сатиры тончайшей работы резвились на индиговом фоне, до того насыщенном, что он казался лучащимся. Я знала этот рисунок и, желая быть любезной, заметила, что это превосходная копия знаменитого сервиза (Гетлингер, глава Севрской мануфактуры, изготовил его в 1782-м для Марии Антуанетты).
— Это не копия! — отрезала хозяйка.
Это меня не просто поразило, а потрясло. Только английская королева обладала столь бесценным набором чайной посуды. Это было примерно то же, что пить из чаши Грааля.
Аннемари де Пасси, однако, не видела ничего выдающегося ни в своем антикварном имуществе, ни в чем-либо ином, кроме бывшей невестки. Это был явный случай маниакально-депрессивного синдрома (той самой бездны, на краю которой балансировала и я). Она ненавидела Монику настолько сильно и яростно, что уже через пять минут разговора начала дрожать всем телом.
— Вы здесь затем, — начала она, — чтобы говорить о женщине, которая ввергла моего брата в ад! Знаете, ведь мы с Мишелем долгое время были самыми близкими людьми. Я заменила ему мать после ее смерти, я и любила его не только сестринской, но и материнской любовью. А он… он был слабым… раб красоты и наркотиков. Эта женщина в изобилии снабдила его тем и другим.
Старая дева говорила на превосходном английском, почти без акцента, более как уроженка Британии, чем Франции, и притом высших кругов. В ее рассказе Моника представала хищницей, беспощадной интриганкой из тех, что выходят за стариков ради положения в обществе и фамильного достояния, которое можно присвоить. Это вполне соответствовало моему собственному мнению о графине.
— Как случилось, что ваш брат с ней познакомился?
— Понятия не имею. Знаю только, что в конце концов он пристроил ее у себя в галерее. Она одурачила всех, но только не меня. Я таких вижу насквозь и с первого взгляда поняла, что она точит зубы на Мишеля! О любви там и речи не шло. Он был богат и имел большие связи. Поняла я и то, что рано или поздно она его заполучит — он был слишком слаб и боялся старости, а она была так хороша собой, хитра и пронырлива!
— Знаю. Меня ей тоже удалось одурачить. Скажите, Моника когда-нибудь упоминала о своем происхождении?
— Происхождении? — Старая дева презрительно усмехнулась. — Elle n'est pas nee!
Я знала это выражение. Оно означает в буквальном смысле «она вообще не рождалась» и относится к человеку низкого происхождения или безродному.
— Как долго продлился их брак?
— Три с половиной года. Потом мой брат умер, — ответила Аннемари, заметно поникнув. — Он, знаете ли, не так уж и рвался жениться. Это она его вынудила, сказав, что беременна, и пригрозила, что ни за что не избавится от ребенка.
Я почувствовала, как кровь отливает у меня от лица.
— Да ведь это именно то, что она сказала моему мужу! Что она ждет от него ребенка!
— Меня это ничуть не удивляет, — заметила Аннемари со смешком. — Моника — хищница не только на сексуальной, но и на эмоциональной почве.
— Что же стало с этим ребенком?
— С каким еще ребенком? — Она отмахнулась. — Моника не была беременна ни дня, она выдумала это, чтобы добиться своего. Насколько мне известно, она вообще не может иметь детей из-за небрежного тайного аборта в ранней молодости. Бог знает, что делает! Он не допустит, чтобы еще одна такая тварь шлялась по земле!
— Не может иметь детей… — повторила я ошеломленно. — Как вы узнали?
— Наняла частного детектива, как же еще? Не только ради себя, но для защиты интересов моего дорогого брата. Моника Буро, девчонка из Нормандии, эдакая крошка Эмма Бовари, только со склонностью к садизму и умением добиваться желаемого. До Мишеля она дважды побывала замужем: сначала за каким-то музыкантом, потом за своим первым богатым стариком.
— А эти ее мужья?..
— С музыкантом она развелась, а богач умер.
— Как именно?
— Не совсем понятная история. Было начато расследование, но потом без видимых причин замято. Мой частный детектив пытался раскопать подробности, но во Франции не принято ворошить прошлое.
— И что же, ваш брат все это знал?
— Разумеется. Я показывала ему отчет и умоляла порвать с этой женщиной. Увы, к тому времени она крепко запустила в него коготки. Опутала его, понимаете? Без сомнения, сексуальными путами. У бестий вроде нее это главное оружие. Ну и, конечно, наркотики. Мишель стал в буквальном смысле одержим этой женщиной. Вообразите, прочитав отчет, он выставил меня за дверь. Меня! Родную сестру, заменившую ему отца и мать! Он не разговаривал со мной два с половиной года, до тех пор, пока не начались неприятности. Тогда, разумеется, он обратился ко мне, — закончила она с гордостью.
Я едва могла поверить своим ушам. Хотя рассказанная Аннемари история несколько отличалась от моей, нельзя было не усмотреть зловещего сходства.
— Вы все еще храните тот отчет?
— Я его выбросила.
— А частный детектив, с ним можно как-нибудь связаться? Возможно, он помнит какие-то подробности.
— Не знаю, не знаю… я давно уже махнула на все рукой.
— Быть может, вы помните хотя бы имя второго мужа Моники?
— Пьер Марсель. У него были огромные земельные владения в Нейи.
— Она когда-нибудь там жила?
