Но пока есть, за что его закрыть — незаконное оружие, причинение тяжкого вреда здоровью Медведева, ну и на убийство хозяина гаража с целью завладения имуществом можно притянуть. При желании, даже на вышку статей наберется, но это все дела местного масштаба, а нам по Мяснику дело раскрыть надо… А этот гад сидит спокойный, как в парке на лавочке, а не на допросе у следователя.
Ладно, значит, ведем в бой резервные силы.
— Так, значит. Говоришь, Морошко и Черпакова не знаешь? — вмешался я.
— Не-а.
— А вот у нас другие сведения, — я вышел из-за стола и встал перед Савой, чтобы видеть его наглые колючие глаза. — Гоша Индия сообщил, что ты дела с Морошко и Черпаковым все-таки имел. Лак они тебе поставляли, с фабрики уворованный.
Конечно, такое Гоша под протокол, да еще про своего же подчиненного, никогда не скажет, но я решил использовать информацию в своих «корыстных» целях. Но, как выяснилось на понт Саву взять не вышло.
— Ничего не знаю, — замотал головой Сава. — Первый раз слышу про фабрику, про лак и этих фраеров.
— Пришел ответ на запрос из военной прокуратуры, — Горохов прищурился и сделал паузу. — Ты когда срочную служил, человека пристрелил.
— Ну так почитайте в запросе, — там же, наверняка, написано, что я не виноват был. Несчастный случай.
— Виновным тебя не признали… Вот только человека ты все же жизни лишил.
— Все по уставу караульной службы, — хмыкнул Сава. — Я ему: «Стой, кто идет», а он не откликался, не останавливался. Объект стратегический, охраняемый. Вот я и пальнул. Сначала в воздух, а потом… Короче, что я объясняю? Была проверка, как положено. Так что в этом я чист, начальник.
— Да, можно и так сказать, — кивнул Горохов, как будто Сава его убедил. — Но только это был не нарушитель, а обычный местный житель. Алкаш и забулдыга, пьяный вдрызг, заплутал немного. Ты не мог не заметить, что он был невменяем и шатался. Почему стрелял на поражение?
— В темноте не разглядел, что алкаш, — улыбнулся уголком рта Сава.
Ну чистый вампир, только кровь с клыков не капает.
— А мне кажется, что тебе просто нравится убивать, — наседал Горохов. — С детства тебя отец держал в ежовых рукавицах, бил. Ты вырос и отыгрался на других, стал доказывать, что ты не терпила.
— Интересная версия, — ухмыльнулся Савченко и сложил руки перед собой, — Но к делу это не пришьешь. Ведь так?
— А потом ты загремел за убийство, прирезал парня в уличной драке. Это уже была вторая на твоем счету человеческая жизнь.
— Он сам виноват.
Быстро так ответил.
— И что же он такого сделал? — спросил Горохов.
Мы действительно этого не знали, в материалах архивного дела мотивом значилась туманная формулировка: гражданин Савченко нанес удар ножом гражданину Иванову в область сердца на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений. Так можно назвать что угодно, от бытовой ссоры до…
— Девушку обидел, — нехотя ответил Савченко.
Кажется, тот случай для него ещё чем-то отзывался. Или он просто заметил, что торопливость ответа будто выдает нам в нём какую-то слабину?
— Ух ты… Неожиданно, а ты, стало быть, джентльмен у нас? За девушку заступился?
— Читайте материалы дела, гражданин начальник, там все написано. За это я уже отсидел, — он снова вернулся к своей холодной, ленивой манере.
Но Горохов продолжал, будто не слышал Савченко.
— И когда ты вышел, в Новоульяновске вдруг ни с того ни с сего начались убийства, — следователь заложил руки за спину и стал прохаживаться по кабинету. — Не просто убийства. А у жертв еще и частей тел не хватает.
— А я при чем? — цокнул языком Сава. — Мало ли, чего у кого не хватает.
— Совсем как у твоего покойного отца… — Горохов остановился и впился взглядом в задержанного.
— Отца я не видел. На похоронах не был, — проскрежетал Сава, но я заметил, как при этом дернулась его землистая щека.
Ага, вот его слабое место… Смерть отца? Или это он бесится из-за чего-то другого? Но я решил давить на это и взял на себя инициативу допроса.
— Как же так? — картинно развел я руками. — Ты ведь уже освободился к тому времени — и не пришел на похороны. Не проводить родного человека в последний путь… Нехорошо как-то.
— Это не твое дело, мент, — недобро зыркнул на меня Сава, но тут же взял себя в руки и уже спокойно добавил: — Занят был слишком, дела, знаете ли…
— А сестра твоя, Маша Захарова, ждала, что придешь, — снова слукавил я, щупая почву. — Надеялась тебя увидеть хоть возле гроба. Чтобы щепотку землицы на крышку бросил.
— А ты мою сестру не трожь… — вдруг зашипел Савченко и как-то скукожился.
— Почему? Насколько я знаю, отец ее больше жаловал. Чуть ли не на руках носил. А из тебя дурь армейским ремнем выбивал, — про ремень я додумал, неизвестно, чем он там сына колошматил, но похоже, что попал в точку.
— Туда ему и дорога, — вдруг тихо проговорил Сава. — Сгорел старый хрыч…
— Нехорошо так о родном отце отзываться, похоже, он правильно делал, что лупил тебя. Было за что, живодерничал ты, Боря, шибко. Кошечек и собачек любил мучить.
— Кто вам это сказал? — не выдержал Сава и дернулся на стуле.
— Не важно… Мучил? Ведь так? А потом на людей перешел. Мало тебе показалось. В армии своего первого убил, потом на гражданке, а теперь вот откинулся и совсем во вкус вошел. Только почему пенсионера ты прирезал? А остальных другим способом на тот свет отправил?
— У вас на меня ничего нет, — пробубнил Сава, будто молитву. — Ничего не докажете. Хрен, что я вам скажу больше.
— Это мы еще посмотрим, — я навис над преступником. — Ты мне просто на вопрос ответь, не для протокола. Кого тебе больше нравилось резать? Зверушек или людей?
Он посмотрел на меня и чуть повернул голову, как будто ему никогда еще не задавали такого интересного вопроса.
— Зверушек.
— Почему?
— Они в сознании были…
— А людей ты, значит, травил сначала… Чем? — про то, что мы знаем про угарный газ, я пока умолчал.
— Не понимаю, о чем ты, начальник, — Сава опять включил простачка, понял, что чуть не сболтнул лишнего.
* * *
— Ну-с, товарищи, что скажете? — уставился на нас Горохов, как только Савченко увели в КПЗ.
— Он прав, — вздохнул я. — По сути, доказательств нет, есть только версии и косвенные улики. Веревка в белой глине, его связь с убитыми Морошко и Черпаковым, которую он отрицает, склонность к садизму и машина, на которой, теоретически, он мог перевозить трупы. Плюс на первых двух убийствах обнаружена красная ленточка. Такая продается в Универмаге, я проверял, метражом. Но ни в гараже, ни на даче, где проживал Савченко, ни в машине ничего подобного не обнаружено.
— М-да… — Горохов ослабил узел галстука и прикусил нижнюю губу. — Тертый калач, такого просто так не расколешь… Светлана Валерьевна, ваши предложения.
Света поправила пуговку на блузке и оторвалась от блокнота:
— Скажу так, сразу видно, что он подготовился к любым вопросам, а значит, ждет, что мы и дальше будем допрашивать, выпытывать детали, подробности, пытаться подловить на нестыковках.
— Ну, так и сделаем, да, — закивал Никита Егорович. — Что еще остается? Свидетелей нет, следов тоже.
— Нет, — сверкнула улыбкой Света, постучав ноготком по столешнице. — Мы сделаем все наоборот.
— Как это? — сглотнул Горохов и замотал головой. — Выпустим его? Ты что такое говоришь, Светлана Валерьевна?
— Нет, выпускать не будем. А вот допрашивать перестанем… Создадим ему так называемый информационный вакуум.
— В каком смысле?
— Я же говорю, сейчас он настроен на конфронтации и ждет от нас активных действий, готов нам противостоять, а мы запрем его в камере-одиночке на несколько суток и не будем вызывать на допросы и другие следственные действия. Пусть думает, что его показания нам вовсе не важны.
— То есть, — Никита Егорович потер ладони, — сделаем вид, что якобы у нас куча доказухи и сейчас совсем не до его ответов?
— Именно. Нужно обесценить в его глазах значимость собственных показаний. Будто нам все равно, что он скажет, признается или нет, все у нас шито-крыто и дело в суд готовим.
— И что нам это даст?
— Возможно, через несколько дней такого вакуума он станет сговорчивее.
— А возможно, и нет? — прищурился следователь.
— В нашем деле нет ничего стопроцентного. Всякое может быть, но пока другой стратегии я не вижу. И, может, за то время, пока он сидит один, мы что-нибудь раскопаем еще.
— Что ж… — Никита Егорович сел и откинулся на спинку кресла, скрестив на груди руки. — Мысль дельная. Логическое зерно
