Невского проспекта и, смешавшись с празднично одетой толпой, поспешила в сторону площади Урицкого. Витлицкий не отставал, старательно лавируя в плотном людском потоке и не выпуская девушку из вида. По дороге он с удовольствием любовался ее стройной фигурой и точеными ножками в белых носочках и светлых туфельках.
На главной площади Ленинграда все было готово к праздничному шествию: колонны демонстрантов, подняв над головами чучела капиталистов и буржуазных политиков, ощетинившись лозунгами и транспарантами на длинных палках, ждали сигнала, чтобы начать движение; сдерживаемые заграждением зрители радостно махали руками и букетиками первых весенних цветов.
Боясь потерять в толпе вышедшую из заветной квартиры девушку, Витлицкий подобрался к ней почти вплотную, и тут прозвучал сигнал к началу демонстрации. Оркестр заиграл марш, и красочная колонна двинулась через площадь. Толпа за заграждением заколыхалась, подхватила Игоря и понесла прямо на девушку. Миг — и миловидная барышня оказалась в его объятьях.
Неожиданная подсказка
Хайзаров открыл своим ключом входную дверь квартиры и быстрым шагом прошел по коридору в комнату, которую он здесь снял, надеясь разузнать что-нибудь о потомках банкира Борштейна. Надежды, увы, растаяли, как туман над Невой; в квартире давно жили другие люди. Впрочем, это уже не имело никакого значения, поскольку драгоценностей дома Романовых найти на затонувшем лайнере не удалось. Глубоководные аппараты обшарили каюту первого класса на «Титанике», которую занимал берлинский адвокат Фриц Краузе, и даже подняли на поверхность находившийся там сейф, но все без толку: тот оказался пустым.
Ничего не оставалось Викентию Львовичу, кроме как вернуться восвояси, поскольку в поисках документов, подтверждающих права на драгоценности Романовых, теперь не было никакого смысла. Хайзаров засобирался назад в Нью-Йорк, обдумывая по ходу дела, что он теперь скажет своим, мягко говоря, сильно разочарованным компаньонам.
В тот же вечер, когда Викентий Львович вернулся в гостиницу после разговора с Волгиным, он, прочитав факс из Нью-Йорка, заказал билет на самолет и на следующий же день, освободив номер в «Астории», отправился в аэропорт.
По дороге Хайзаров заехал в съемную комнату, чтобы забрать оставленные там вещи — главным образом блокнот с записями, который после его похищения людьми Волгина так и остался лежать на стуле. Дело минутное, так что Викентий Львович такси не отпустил, попросив водителя немного подождать. Он, не раздеваясь, прошел в комнатку, отметив про себя, что при его появлении дверь в комнату Коробова тихо приоткрылась до размеров узенькой щелки. В съемной каморке Хайзаров первым делом сунул в карман пальто блокнот, снял со спинки стула несколько вещей и сложил их в дорожную сумку.
Прощание с хозяином комнаты в планы Викентия Львовича не входило, и он, положив связку ключей на сиденье одного из стульев, собрался уже навсегда покинуть злополучную квартиру. Окинув прощальным взглядом комнату, чтобы убедиться в том, что он ничего не забыл, Хайзаров внезапно зацепился глазами за висевшие на стенке фотографии. Вроде бы ничего необычного: на старых, порядком выцветших черно-белых карточках в скромных рамочках, вероятно, были запечатлены какие-то родственники хозяев. Единственно, среди фотокарточек стандартного формата выделялся большой, в массивной бронзовой раме портрет снятого во весь рост бравого молодого человека в военной форме. Странно, но в полумраке комнаты Викентию Львовичу показалось, что он где-то видел этого молодого офицера.
Хайзаров отодвинул занавеску, чтобы в комнату попадало побольше света, включил люстру под потолком и принялся рассматривать портрет. «Определенно, этот военный кого-то мне напоминает, — подумал он. — Только вот кого?..»
И тут на Викентия Львовича внезапно нашло озарение! Из висевшей у него через плечо сумки он вытащил клеенчатую папку, набитую бумагами, и принялся лихорадочно их перебирать, отыскивая нужный лист. Вскоре у него в руках оказалась ксерокопия фотокарточки, на которой внизу имелась надпись: «Борштейн Арнольд Карлович». Прикрыв рукой нижнюю часть лица с бородкой, Хайзаров поднес ксерокопию к портрету, висевшему на стене.
«Ну точно! — воскликнул он. — Прямо одно лицо!»
Вера Фёдоровна сидела на своем любимом месте — в углу под торшером, и читала книжку. Окна в комнате были зашторены, и мягкий, рассеянный свет торшера создавал атмосферу уюта и спокойствия. Таким образом Вера Фёдоровна обычно и проводила самые спокойные в суетливой коммунальной жизни дневные часы; она отдыхала душой.
Правда, в этот день ее покой был досадным образом нарушен — кто-то тихонько постучал в дверь комнаты. После негромкого «Войдите» в дверях показался их с племянником новый квартирант.
— Не помешаю? — вкрадчиво спросил Викентий Львович, заходя в комнату.
Вера Фёдоровна, как и в прошлый раз, при виде Хайзарова невольно смутилась от необъяснимого испуга, но теперь быстро взяла себя в руки, несмотря на то что нехорошее предчувствие снова охватило ее в полной мере. Водрузив на нос очки, она довольно демонстративно поджала губы и холодно спросила:
— Вас что-то беспокоит?
Однако бросив в сторону квартиранта строгий взгляд, старушка встретились с теплым и располагающим к себе взором Хайзарова, от которого ее тревога моментально растворилась.
Успевший снять пальто Викентий Львович в элегантном пиджаке с повязанным на шее вместо галстука шелковым платком выглядел в глазах Веры Фёдоровны просто идеально: интересный мужчина — импозантный и немного старомодный.
— Нет, нет, — поспешил успокоить старушку Хайзаров, приятнейшим образом улыбаясь. — Все в полном порядке. Просто я обратил внимание на фотографии на стене… Там, в моей комнате… Это, наверное, ваши родственники?
— Да, на карточках близкие мне люди, — все еще с недовольством в голосе ответила Вера Фёдоровна. — А почему вы спрашиваете?
— Ну как же? Я сразу подумал, что эти фотографии, должно быть, для вас дороги… Я так внезапно вторгся в ту комнату, что ваш племянник Леонид…
— Андреевич…
— Леонид Андреевич, видимо, не успел снять их со стены.
— Вы очень внимательны, — с благодарностью сказала несколько оттаявшая Вера Фёдоровна. — Лёнечка собирался так поспешно… Он их заберет, если вы не возражаете…
— Конечно, пусть забирает.
— Благодарю вас. Лёня сегодня же вечером перенесет фотографии в эту комнату.
— Вы знаете, у меня на столе в рабочем кабинете — дома, в Нью-Йорке — тоже стоят фотографии моих родителей, — сказал Хайзаров, понимающе покачивая головой. — Кроме того, на стене висит совместный снимок бабушки с дедом по материнской линии. Я
