— Четыре года, значит, ты вышла замуж в девятнадцать?
— Восемнадцать. Довольно поздно. Как и насморк моего мужа — трудно что-то изменить.
— О-о, я в этом сомневаюсь! — галантно заметил я. Когда женщины удостаивают меня своих рассказов, я всегда даю им совет.
— Тебе следует почаще над ним смеяться.
— Возможно, мне следует смеяться над собой.
Только маньяк попытался бы поцеловать ее руку. Я, как истинный кавалер, положил ее на колени Елены Юстины.
— Спасибо, — сказал я тихо, другим тоном.
— За что?
— За то, что ты однажды сделала.
* * *
Мы сидели молча. Я откинулся назад, вытянул ноги и положил одну руку на сильно ноющие ребра. Я думал о том, какой Елена была до того, как богатый дурак с насморком сделал ее озлобленной по отношению к другим людям и настолько же недовольной собой.
Пока я думал, на небе, среди неровных бегущих облаков, зажглась вечерняя звезда. Шумы, долетавшие из гостиницы за нами, стали тише. В перерыве между обжорством и полным опьянением клиенты рассказывали грязные истории на двенадцати языках. На поверхности пруда появился карп. Время хорошо подходило для размышлений — конец долгого путешествия, нечего делать, кроме как ждать наш корабль, да и место в саду располагало к разговорам. Здесь приятно разговаривать с умной женщиной, с которой мужчина, прилагающий немного усилий, мог легко обмениваться мыслями.
— Mars Ultor, я подошел так близко… Мне жаль, что мне не удалось выяснить, как эти слитки переправляются.
Я выражал свое раздражение вслух. И едва ли ожидал ответа.
— Фалько, — осторожно заговорила Елена. — Ты знаешь, что я ездила на побережье. В тот день, когда я вернулась злой…
Я рассмеялся.
— Самый обычный день. Как и многие другие.
— Слушай! Кое-что я тебе никогда не рассказывала. Они загружали сланец. Кривобокие товары из серого глинистого сланца для кладовок — кубки, чаши, подсвечники, ножки для столов в виде ухмыляющихся морских львов. Это все жуткие поделки. Не могу представить, кто это купит. Все это нужно мазать маслом, или вещи трескаются и разваливаются…
Я виновато заерзал, вспоминая поднос, который подарил матери.
— О, госпожа! Что-то подобное вполне может служить прикрытием. А ты подумала спросить…
— Конечно, Фалько. Человек, занимающийся экспортом этих безделушек, — Атий Пертинакс.
«Пертинакс!» Это имя было последним, которое я ожидал здесь услышать. Пертинакс, торгующий кухонной утварью плохого качества! Атий Пертинакс, остроносый эдил, который меня арестовал, пока искал Сосию, затем избил и сломал мою мебель! Я выплюнул короткое слово, используемое рабами на свинцовых рудниках. Я надеялся, что Елена его не поймет.
— Не нужно произносить таких отвратительных слов, — заявила она без всякого выражения.
— Нужно, госпожа! Ты знакома с этим извивающимся клещом?
Елена Юстина, сенаторская дочь, которая постоянно заставляла меня удивляться, произнесла необычно тихим и робким голосом:
— Дидий Фалько, ты плохо соображаешь. Да, я с ним знакома. Конечно, знакома. Я была за ним замужем.
Наконец долгое путешествие сказалось на мне. Я почувствовал себя раздавленным и больным. Меня тошнило.
Глава 35
Теперь ты думаешь, что это я.
— Что?
Ты проводишь несколько месяцев, решая проблему, и решение постоянно от тебя ускользает. А затем за полсекунды понимаешь больше, чем твой мозг в состоянии переварить.
Именно поэтому Децим с такой неохотой говорил о Пертинаксе. Это был его нелюбимый зять. Атий Пертинакс! Теперь понятно. Я знал, как серебряные слитки доставляют в Италию, кто и как их прячет под таким неинтересным грузом. Сквозь руки таможенников в Остии проходят красивые вещи, с которых берется особый налог на предметы роскоши, эти люди обладают хорошим художественным вкусом. Они один раз заглядывают в трюм, стонут при виде жуткого сланца и никогда не удосуживаются обыскать корабль. Бедная Елена невинно пыталась договориться о том, чтобы нас взяли на борт корабля, на который загружены серебряные слитки!
Более того, с самого начала этого дела Атий Пертинакс, эдил сектора Капенских ворот, был шпионом в управлении претора, который подслушал, где на Форуме друг претора Децим спрятал потерянный слиток. Вероятно, именно он организовал похищение Сосии Камиллины из дома. После того как я сорвал этот план, он выяснил, что девушка у меня, сказал об этом ее отцу, потом использовал Публия в виде оправдания для моего ареста за то, что я подобрался слишком близко. И все это в большой панике, потому что потерянный на улице слиток мог указать на него.
Елена была его женой.
— Твоя первая мысль: я замешана в деле, — настаивала она.
Теперь она ему не жена.
— Ты слишком правильная.
Моя вторая мысль — всегда самая лучшая.
Она решила меня подогнать.
— Каким образом твой медленно работающий мозг пришел к этому выводу? Вероятно, Трифер назвал дяде Гаю имена моего мужа Пертинакса и Домициана, сына Веспасиана.
— Да, — сказал я.
Я чувствовал себя таким бесполезным, как она всегда намекала. Наверное, Гай отказался назвать нам имена, потому что Пертинакс был ее мужем.
Последовало долгое молчание.
— Скажи мне, как давно ты пришла к этому выводу? — спросил я несколько напряженным тоном.
Мгновение она молчала.
— Когда капитан корабля моего мужа отказался нас везти. Мы с Гнеем расстались хорошо. А капитан отнесся ко мне так недоброжелательно и злобно.
Значит, она до сих пор называет его Гнеем!
— Вероятно, капитан корабля твоего бывшего мужа чувствовал себя в большой растерянности, когда ты к нему обратилась!
Потом мне в голову ударила еще одна мысль, еще один аспект проблемы.
— А насколько твой бывший муж близок с твоим дядей Публием? — спросил я.
— Дядя Публий не может об этом знать.
— Ты уверена?
— Это невозможно!
— А что он думает о Веспасиане?
— Конечно, дядя Публий его поддерживает. Он — деловой человек и хочет стабильности. Веспасиан стоит за хорошо управляемое государство — высокие налоги, но и большая прибыль от торговли.
— Твой дядя обеспечивает великолепное прикрытие для Пертинакса, и не одним способом.
— О, Юнона, мой бедный дядя!
— Правда? Скажи мне, а какой точки зрения придерживался Публий о Домициане Цезаре во время спора, после которого вы поссорились с Пертинаксом?
— Никакой. Его там не было. Они приходил к нам в дом только на семейные торжества. И отстань от моего дяди.
