Это было последнее, чего я ожидал, тем не менее, очень похоже на нее. Я расхохотался.
— Послушай, мне очень жаль! Но ты не можешь здесь остановиться, расскажи мне.
Теперь я понимал, в чем дело. Елена Юстина была достаточно смелой не только для того, чтобы привести себя к нынешнему неспокойному состоянию, она видела, как ее нынешнее отчаяние влияет на ее душу. Вполне вероятно, что лучшая жизнь, к которой она стремилась, не существует вообще.
Я хотел взять руку девушки в свою и сжать, но она не относилась к типу женщин, которые это приветствуют. Возможно, ее муж думал примерно так же. Все же она решила мне рассказать. Я ожидал, что удивлюсь, поскольку ничто из того, что она говорила, никогда не оказывалось банальным. Елена начала говорить осторожно, я слушал с серьезным видом. Она объяснила, что привело к разводу.
Пока она говорила, мои мысли вертелись вокруг серебряных слитков.
Глава 34
В год четырех императоров моя семья — отец, дядя Гай и я — поддержали Веспасиана, — начала Елена. — Дядя Гай давно его знал. Мы все восхищались этим человеком. У моего мужа не было твердых убеждений. Он был торговцем — арабские специи, слоновая кость, индийский порфир, жемчуг. Однажды кое-какие люди в нашем доме обсуждали второго сына Веспасиана, Домициана. Тогда парень попытался вмешаться в германское восстание, как раз перед тем, как Веспасиан вернулся домой. Они убедили себя, что из этого зеленого юнца получится идеальный император. Домициан достаточно симпатичен, чтобы стать популярным, и одновременно им легко манипулировать. Я пришла в ярость! Когда гости ушли, я попыталась поговорить об этом с мужем, переубедить его…
Она колебалась. Я посмотрел на нее украдкой, решая, перебивать или нет, и пришел к выводу, что мне лучше помолчать. В сумерках глаза Елены приобрели цвет старого меда — таким видятся самые остатки, которые маячат в самых дальних уголках горшка, как раз вне пределов досягаемости пальца. И ты не можешь допустить, чтобы его выбросить.
— О, Дидий Фалько, что я могу сказать? Эта ссора не стала концом нашего брака, но помогла мне увидеть пропасть между нами. Он не подпускал меня к себе, не доверял мне. Я не могла его поддерживать, как следует жене. А что хуже всего, он никогда не выслушивал моего мнения.
Даже дикий критский бык не заставил бы меня заявить, чего ее муж боялся. Он боялся, что она права.
— Наверное, он неплохо зарабатывал на специях и порфире, — заметил я. — Ты могла бы вести спокойную жизнь, не вмешиваться…
— Да, могла! — гневно согласилась она.
Некоторые женщины считали бы, что им повезло, завели бы любовника, а то и нескольких, и жаловались бы матерям, тратя деньги мужа. Я неохотно восхитился ее целеустремленностью.
— Почему он на тебе женился?
— Жизнь в обществе. Жена обязательна. А, выбрав меня, он привязал себя к дяде Публию.
— Твой отец его одобрил?
— Ты знаешь семьи. Давление нарастает на протяжении лет. Мой отец имеет привычку делать то, что хочет его брат. В любом случае мой муж выглядел абсолютно нормальным человеком: слишком развит эгоизм, неразвито чувство юмора…
Немногие мужчины могли бы так выразиться! Чтобы ее успокоить, я задал практичный вопрос.
— Я думал, что сенаторам не позволяется заниматься торговлей?
— Именно поэтому он заключил партнерство с дядей Публием. Он инвестировал средства, а все документы были на имя моего дяди.
— Значит, твой муж богат?
— Его отец богат. Хотя они пострадали в год четырех императоров…
— И что тогда случилось?
— Это допрос, Фалько?
Внезапно она рассмеялась. Я впервые слышал ее искренний смех, ей явно было забавно. Смех оказался неожиданно привлекательным, и я непроизвольно засмеялся в ответ.
— Ну, хорошо. Когда Веспасиан объявил о своих претензиях на престол и установил блокаду на поставку зерна в Александрии, чтобы оказать давление на сенат и заставить его себя поддержать, возникли трудности в торговле с востоком. Мой муж и дядя пытались разведать новые европейские рынки. Дядя Публий даже посетил Британию, чтобы разузнать, что могут экспортировать кельтские племена! Дяде Гаю это не понравилось, — добавила Елена.
— Почему нет?
— Они не ладят.
— Почему нет?
— Разные люди.
— А что думает Элия Камилла? Она взяла сторону мужа или брата Публия?
— О-о, она очень трепетно относится к дяде Публию по тем же причинам, по которым он раздражает дядю Гая.
Госпожа развеселилась. Я снова хотел услышать ее смех и приложил для этого усилия.
— И что тут смешного? Какие причины?
— Я не буду говорить. Ну, не смейся… Много лет назад, когда они жили в Вифинии, а моя тетя была ребенком, дядя Публий научил ее управлять гоночной колесницей!
Я не мог этого представить. Элия Камилла выглядела такой величественной и горделивой.
— Ты знаешь дядю Гая — он милейший человек, зачастую авантюрист, но может быть степенным и уравновешенным.
Я об этом догадался.
— Дядя Гай жалуется, что тетя Элия ездит слишком быстро! Боюсь, что она научила этому и меня, — призналась Елена.
Я задрал голову и с серьезным видом уставился в небо.
— Мой хороший друг, твой дядя, прав.
— Дидий Фалько, давай обойдемся без твоей неблагодарности! Ты был так тяжело болен, что мне требовалось спешить. Ты был в полной безопасности.
Совершенно не привычно для себя, она протянула руку и притворилась, будто собралась отодрать меня за уши. Я остановил движение и схватил ее за запястье, но остановился.
* * *
Я повернул руку Елены Юстины ладонью вверх и сморщил нос, вдыхая аромат духов. У нее оказалась крепкая маленькая ручка, а сегодня вечером она не украсила ее драгоценностями. Как и у меня, у Елены были холодные руки, но они пахли духами. Он напоминал корицу, только к ней примешивалось что-то еще. Запах заставил меня вспомнить парфянских королей.
— Какое экзотическое розовое масло!
— Малобатр, — сообщила она, пытаясь вырвать руку, но не особенно. — Из Индии. Очень дорогая реликвия от моего мужа…
— Щедро!
— Пустая трата денег. Дурак никогда не обращал на запах внимания.
— Возможно, у него был насморк, от которого он не мог отделаться, — поддразнил я.
— Четыре года?
Мы оба смеялись. Мне следовало отпустить ее руку. Но я решил снова наклонить голову и насладиться еще одним вдохом.
— Малобатр! Прелестно. Мой любимый запах! Он от богов?
— Нет, от дерева.
Я чувствовал, что она начинает беспокоиться, но была слишком горда, чтобы велеть мне отпустить ее руку.
