пошло, но неожиданно.
– А ты чего вскрикнул? – спросила Мария Семеновна у Богдана Алексеевича. – Сам же снимался.
– Да я уже забыть успел об этом. Думал, что он просто подвал наш снял! Это ж когда ещё было, – ответил Богдан Алексеевич.
Прямая склейка. Статичный план гостиной. Где только Лёник закрепил камеру? Неужели, у него и штатив для неё был? Хотя, мне кажется, что он просто положил её на стул. Потому что съемка велась на уровне живота. Богдан Алексеевич и Лёник сооружали вместе какого-то небольшого робота, из подручных материалов, сидя на том же диване, на котором сидели сейчас мы. Они активно спорили о том, в каких целях будет применяться робот.
– Дядя Богдан, не будет он бурить скважины. Ну он хиленький. Он будет охранять склады с зерном, – говорил очень занятым голосом Лёник.
– Так если он хиленький, то как же он будет склады охранять?
– Ну. Он страшный. А ещё он может, – здесь Леник начал пытаться изображать своими подростковыми связками металлический голос, – вот так говорить: «Нарушитель, покиньте территорию или мне придется открыть огонь».
– Это ему ещё и пушки нужно приделывать?
– Зачем? Они у него из рук могут выдвигаться. А еще пускай летать умеет.
– Ну пускай. За это тебе точно должны пятёрку поставить, Лёник. Если не поставят, то ты скажи, что робот сейчас взлетит и потолок пробьёт.
– О, дядя Богдан, я знаю, что ещё прицепить можно.
В этот момент Леник убежал за кадр, послышался звук битого фарфора.
– Ой! Дядя Богдан, я вазу случайно разбил. Простите пожалуйста-пожалуйста. Я не со зла, правда-правда. Блин. Просите, что хотите, – с каждым предложением, голос Лёника становился всё грустнее и грустнее. Я еще ни разу не слышал, чтобы он был таким грустным.
– Да ладно тебе, скажу, что это кот сделал! – сказал с экрана Богдан Алексеевич. – Только ты это с камеры удали.
– Хорошо! – ответил Лёник.
В этот момент Мария Семеновна повернулась к Богдану Алексеевичу и злобно посмотрела на него.
– А зачем было говорить, что это кот? – спросила она – У меня таких ваз ещё много. Каждой такой вещи значение придавать? А вот вранье в долгих доверительных отношениях – это не хорошо. Ну вот будешь кушать блины с творогом, а я в один из них что-нибудь заверну, посмотрим на тебя.
– Так я же во благо! – парировал Богдан Алексеевич.
– Так и я во благо. Тебе полезно будет для кровообращения.
Прямая склейка. Богдан Алексеевич, с лицом в пене, держа в руке бритву подробно объяснял механику бритья лица. После непродолжительной лекции начался практический семинар, в ходе которого он слегка порезался, вскрикнул, а затем глядя в камеру сказал: «Вот так не делай только».
Прямая склейка. Ускоренная игра в шахматы между Богданом Алексеевичем и Лёником. Здесь напрашивалась какая-то музыка, но Лёник, видимо, монтировал всё через видеомагнитофон, поэтому слышались только звуки ударов шахматных фигур об деревянную доску. Победа была за Лёником.
– Ну естественно, ты вон подсматривал ходы сам у себя, наверное, вот и выиграл, – с досадой проговорил Богдан Алексеевич с экрана.
– Нет, тут я не подсматривал. Я лишь подсмотрел, как в эту игру играть. Было же весело! Давайте ещё?
– Ну ладно, прохиндей! Сейчас покажу тебе знаменитый гамбит имени одной из собак Павловых. Я сам его придумал.
Переход через затемнение. Я и не задумался о том, кто был отцовской фигурой для Лёника здесь. Я думал, что он взял ото всех по чуть-чуть, но видимо основной моделью для его поведения был тот, кто приютил меня. Авторитет Богдана Алексеевича в моих глазах пробил все возможные потолки. На экране был статичный план кухни, посреди которой за столом Мария Семёновна что- то активно писала в большую инженерную тетрадь.
– Тётя Маша, здрасьте, – пролетепетал радостно голос Лёника, – вы чего делаете? Дядя Богдан к вам послал. Сказал, что нужно чем-то помочь.
– Играешься с моим подарком? Приятно! Вырастет будущий Трюфо! Что пока в центре твоей кинематографии? Кухни и пишущие женщины? – спросила с экрана Мария Сёменовна.
– Нет, я уже много наснимал! Там и природа, и жучки, и пауков снимал. Ещё вот белочку в лесу снял. Ребят поснимал. В конце самом выйдет такой фильм, я всем покажу, – обрывисто и запыхано ответил Лёник.
– А ты почему не в школе?
– Из-за холода уроки отменили! Сказали, пойти лучше в снежки играть.
– Эх, мне бы так в моей молодости. Всю жизнь ходили. Весной дороги размывало, мы брали большие длинные палки и отталкиваясь от одной кочке земли к другой прыгали до школы.
– Правда? Так можно же было не ходить
– А чего дома делать? Вот и ходили, как могли. Так чего ты пришел? – оторвавшись на пару секунд от своих записей спросила Мария Семёновна.
– Так. Дядя Богдан сказал, что вам помочь нужно.
– А он что делает?
– Какой-то генератор к нему принес дядя Леша, он с ним там лазает.
– Ну тогда всё понятно, – вздохнув ответила Мария Семеновна, – подожди здесь немного.
Мария Семеновна вышла из кадра, склейка. Крупный план кухонного стола, на котором лежал теннисный мяч, линейка и секундомер.
– Вот тебе линейка, мяч и секундомер, – говорила за кадром Мария Семёновна, – скатывай мяч с разных расстояний, а потом записывай результат. Я тебе потом покажу очень интересную формулу!
– Хорошо! – с детским энтузиазмом ответил Лёник.
Экшен-монтаж, выполненный на старом магнитофоне. Представлял он из себя серию кадров, склеенных между собой. Под разным углом Лёник скатывал со стола мяч.
Переход через затемнение. Неизвестная мне комната, возможно какой-нибудь дальний угол подвала. Мария Семёновна учит Лёника лепить вазы на гончарном круге. Затемнение, закадровый голос автора фильма.
– Я думал, что у меня нет родителей, но всё это время ими были вы. Спасибо за всё. Простите, что ушел вот так не прощаясь.
Знаменитый всем переход через «звёздочку». На экране была та самая девочка, которая была в тот день с Лёником. Она собиралась что-то сказать, но меня что-то стукнуло по плечу. Обернувшись, я увидел на крыльце Ия. Он меланхолично стоял там в двубортном костюме в клеточку поверх синей рубашке и всматривался в вечернее небо. Затем Ий взглянул на меня и подозвал к себе. Я решил, что дело очень важное, поэтому пробиваясь между столом и коленями, поспешил на крыльцо.
– Ну как пребывание здесь, Василе? Одна твоя неделя прошла, – начал разговор после некоторой паузы Ий.
– А что потом? Я смогу отсюда выйти? Вы знали, что всё это произойдет? Вы знали, что я помогу Лёнику?
– Нет. Я этого не знал. Точнее, я знал всё, но не знал, что произойдет именно это. Но это был наилучший исход.
– Моя рука не согласна, – ответил я очень едко.
– Она до сих пор не шевелится? Но Никита Соломонович заверил в скором выздоровлении, поэтому повода для беспокойств не вижу. Какие только травмы не зарабатывает молодёжь. Особенно душевные. Всё могло
