и старый король отправился умирать в Лайонский лес.
«Бог ниспослал ему столь возлюбленный им мир», — писал находившийся при смертном одре Генриха I архиепископ Руанский. Между тем с его смертью закончился долгий период мира под управлением нормандцев. Известие о кончине Генриха I вызвало взрыв анархии, и среди беспорядка его племянник, граф Стефан, появился у ворот Лондона. Стефан был сыном дочери Завоевателя Адели, которая была замужем за графом Блуа. Он воспитывался при английском дворе и являлся после смерти своего кузена, сына Роберта, умершего во Фландрии, первейшим претендентом на престол. Прежде всего он был солдатом, но его добродушие, щедрость и даже расточительность сделали его всеобщим любимцем.
Прежде чем за дело Стефана вступился хотя бы один барон или хотя бы один город отворил ему ворота, жители Лондона кинулись к нему навстречу с бурными приветствиями. Для образования Национального собрания не было ни баронов, ни прелатов, но лондонцы не поколебались занять их места. Их голос давно считался как бы выражением народного согласия на избрание короля, но присвоение Лондоном самого права избрания указывает на развитие в царствование Генриха I духа независимости среди англичан. Не смущаясь отсутствием наследственных советников короны, эльдормены и старейшины собрали народное вече, и оно по своему усмотрению, заботясь о благе государства, единогласно решило избрать короля. Торжественное совещание закончилось выбором Стефана; граждане поклялись защищать короля своими имуществом и кровью, а Стефан — приложить все силы к мирному и доброму управлению государством.
Лондон сдержал свою клятву, Стефан изменил своей. Девятнадцать лет его царствования были временем неслыханных в нашей истории бесчинства и беспорядка. Стефан был признан даже сторонником Матильды, но его слабость и мотовство вскоре создали почву для феодального бунта. В 1138 году бароны восстали на юге и западе под предводительством графа Роберта Глостера; их поддержал шотландский король, двинувший свои войска через северную границу. Сам Стефан отправился в поход на западных мятежников и отнял у них все крепости, кроме Бристоля. Грабежи и жестокость диких племен Галлоуэя и горной Шотландии возмутили северян: бароны и фримены собрались в Йорке вокруг архиепископа Терстана и двинулись к Нортгемптону навстречу врагу. Священные знамена святых Кутберта Дергемского, Петра Йоркского, Иоанна Беверлейского и Уильфрида Рипонского развевались на хоругви, прикрепленной к четырехколесной телеге, стоявшей посередине войска. «На мне нет доспехов, — воскликнул вождь галлоуэйцев, — но я пойду сегодня так же далеко, как и любой кольчужник!» Его отряд бросился вперед с дикими криками: «Албин! Албин!», а за ним последовали и нормандские рыцари Нижней Шотландии. Тем не менее они потерпели полное поражение; их дикие орды тщетно пытались прорвать ряды англичан, сомкнувшиеся вокруг знамени, и вся их армия в беспорядке бежала к Карлайлю.
Но, кроме воинской храбрости, у Стефана было мало королевских достоинств, и государство скоро начало ускользать из его рук. Освободившись от суровой руки Генриха I, бароны стали укреплять свои замки, а их примеру последовали, ради самозащиты, и прелаты, и те бароны, которые были правителями при покойном короле. Рожер, епископ Солсберийский, юстициарий, и его сын Рожер, канцлер, тоже заразились всеобщей паникой. Они укрепили свои замки и стали являться при дворе не иначе как с сильным конвоем. Слабый король вдруг прибег к крутым мерам. Он захватил в Оксфорде Рожера вместе с сыном и племянником епископа Линкольнского и заставил их сдать ему замки. Этот позор до того поразил Рожера, что он умер в конце того же года, а его племянник Нигель, епископ Или и казначей, был изгнан из государства.
Падение семьи Рожеров потрясло всю систему правления. Крутые меры короля лишили его поддержки духовенства и открыли Матильде путь в Англию; вскоре вся страна разделилась на две части: запад поддерживал Матильду, Лондон и восток — Стефана. Поражение при Линкольне и плен Стефана заставили всю страну признать Матильду своей государыней, но презрение, с которым она отвергла притязания Лондона на сохранение старых привилегий, побудило его граждан снова взяться за оружие, а решение Матильды держать Стефана в плену возродило его партию. Вскоре Стефан был освобожден и осадил Матильду в Оксфорде, откуда она тайно бежала и, перейдя через реку по льду, прибыла в Абингдон. Через шесть лет она возвратилась в Нормандию.
Война на деле стала сплошной цепью грабежей и кровопролития. Насилие феодальных баронов показало, от каких ужасов избавило Англию суровое правление нормандских королей. Нигде бедствия народа не изображаются в таких ужасных красках, как в конце «Английской летописи», последние звуки которой замирают среди ужасов той эпохи. «Они вешали людей за ноги и коптили их едким дымом. Иных они вешали за большие пальцы, других — за головы, а к ногам их привешивали зажженные тряпки. Они опутывали головы людей узловатыми веревками и закручивали их до тех пор, пока они не проникали до мозга. Они сажали людей в темницы, где кишели змеи и жабы. Многих своих жертв они заключали в короткие, узкие и неглубокие ящики с острыми камнями и так втискивали людей, что у них ломались все кости. Во многих замках находились чудовищные и ужасные цепи, поднять которые едва могли два или три человека. Эти цепи прикреплялись к бревну и своей острой железной стороной обвивали шею и горло человека, так что он не мог ни сидеть, ни лежать, ни спать. Многие тысячи людей они уморили голодом».
От этой феодальной анархии Англия была избавлена благодаря усилиям церкви. В начале царствования Стефана его брат Генрих, епископ Уинчестерский, действовавший в Англии в качестве папского легата, старался заменить исчезнувшую власть короля или нации авторитетом церковных соборов и утверждением нравственного права церкви на то, чтобы объявлять королей недостойными престола. Договор между королем и народом, ставший частью Конституции в Хартии Генриха I, получил новую силу в Хартии Стефана, но естественный вывод отсюда об ответственности короля за выполнение договора был сделан впервые теми церковными соборами. Низложение Стефана и Матильды послужило прецедентом для позднейшего низложения Эдуарда и Ричарда и для торжественного акта об изменении престолонаследия в эпоху Иакова.
Хотя формы представляются тут странными и произвольными, все же они провозглашали право нации на достойное правление. Сам Генрих Уинчестерский, «полумонах полусолдат», как его называли, имел слишком мало духовного влияния, чтобы пользоваться настоящей духовной властью; лишь в конце царствования Стефана нация получила действительно нравственного руководителя в лице Теобальда, архиепископа Кентерберийского. «Церкви, — справедливо говорил впоследствии Фома Бекет, гордясь сознанием того, что он был правой рукой Теобальда, — Генрих II обязан своей короной, а Англия — своим освобождением». Фома был сыном Жильберта Бекета, портового старшины Лондона; на месте
