исполнительный. Зато командир прямо-таки никудышный.
— Теперь ты командывай. Твой черед, — и Николка становился на Ахметово место.
Ахмет вытаращивал глаза, надувался, старался принять строгий вид. Но лицо у него вдруг расплывалось, и он уже ничего не мог поделать с собой.
— Чего зубы скалишь? — сердился Николка. — Командывай! Ну?!
— Мала-мала шагай… Ать-два! Смирна-вольна… Не умей я…
— А ну тебя! Сам буду командовать себе. Рядовой Николай…
Однажды во время такого «учения» в Ахметовой землянке получилась оплошка.
— Заряжай! Разряжай! — как всегда, отдавал команды Николка. — По врагам рреволюции огонь!
У Николки щелкнул затвор в незаряженной винтовке. А из Ахметовой прогремел оглушительный выстрел. Звякнуло разбитое стекло, и одновременно с улицы раздался истошный крик:
— Батюшки! Убиваю-ут!
По переулку со всех ног бежала Ахметова соседка с ведрами на коромысле. Из одного в два ручья бежала вода, обливая подол длинной юбки.
После Ахмет сам слышал, как эта соседка рассказывала женщинам у колодца:
— Иду я с ведрами, никого не трогаю. А их ка-ак вылетит трое из-за угла и давай в меня палить. Я — бегом, они — за мной. Ведерко насквозь прострелили, а в меня, бог миловал, не попали…
Женщины слушали, качали головами и вздыхали. Невдомек им было, что виновник переполоха рядом с ними черпает из колодца воду.
Время шло, а винтовки у друзей так и лежали без действия. После того, как Ахмет прострелил соседкино ведро, к винтовкам долго не прикасались.
— Ворона ты да еще чурка с глазами. Ладно что ведро, а если бы тетку подстрелил? — ругался Николка. — Еще в Красную гвардию собрались… Они-то вон как воюют! А мы здесь только баб пугаем.
Ахмет виновато помалкивал.
Но вскоре друзьям нашлось дело. Однажды в потемках в землянку постучался нищий в стариковском обрямканном зипуне, старой шапчонке, надвинутой до самых глаз, и с холщовой кошелкой через плечо.
Николка с Ахметом посторонились, пропуская гостя. А тот оглядел землянку, кое-как освещенную мизюкалкой, и проговорил молодым знакомым голосом, снимая шапку:
— Разыскал-таки я вас…
— Дядя Степан?! — удивился Николка. Ни за что бы он не признал кузнеца. От буйных смоляных кудрей Степана осталось одно воспоминание, зато борода и усы затянули все лицо. Только голос и глаза те же.
— Вас как… отпустили? — не выдержал Николка, оглядывая нежданного гостя. Ахмет в это время предусмотрительно закрыл на задвижку двери, завесил окно.
— Отпустили, Коля, — усмехнулся Степан. — Потому что догнать не смогли. Сбежал я, ребята. Из-под самого носа у них ушел. Да не один… Только об этом никому!
Николка с Ахметом головами мотнули: мол, не маленькие, понимаем.
— Теперь вот в таком виде, — Степан показал на свои лохмотья. — Сегодня здесь, завтра там… И к вам пришел. Не откажете?
— У-у, пажалста! Нары спать будишь, — Ахмет засуетился, расчищая место на широких нарах.
— А у соседей собака Пальма на всех чужих лает. Раз молчит, никого нету. Мы уж знаем, — успокоил Степана Николка.
— Вот и хорошо. Место здесь тихое. А теперь давайте ужинать. Голодные, наверно. Зато богатые сейчас сытно живут. Вон сколько надавали «старичку». Ничего, недолго им жировать…
Степан вытряхнул из кошеля несколько ломтей хлеба, куски пирога, вареные яйца.
Николка ел, а на языке так и вертелось о многом расспросить Степана. Он-то все знает!
— Зачем я к вам пришел, как вы думаете? — после ужина заговорил Степан. — Мы не можем сидеть и ждать, когда придет Красная Армия и прогонит врагов из нашего города. Вы парни уже взрослые, понимаете, что сейчас каждый рабочий человек, как может, борется за Советскую власть. У каждого свое дело. И я ведь не просто милостыню собираю по богатым дворам. Вам тоже дело найдется…
— В контру стрелять?! — перебил Степана Николка. — Это мы пожалуйста! Это можем! Да мы им, гадам, зададим баню с предбанником! У нас даже… — чуть было не проговорился Николка про винтовки. Ахмет вовремя крепко взял его за локоть и спокойно осадил:
— Зачем прыгать-та? Сиди мала-мала, слушай.
— Нет, Коля, убивать вам никого не надо. Здесь мы и без вас обойдемся, как время придет. Нам нужны ваши глаза и уши… Вы можете пролезть в любую щель, вас никто не остановит… Только запомните: увидите кого знакомого, проходите мимо, будто не знаете, чтобы не помешать ему. Не зря говорю, что каждый теперь при деле.
До поздней ночи кузнец наставлял своих новых помощников. А когда они проснулись утром, нары уже были пусты.
„При деле“
Задание у Николки с Ахметом нетрудное: следить, сколько проедет за город по Большому тракту военных. Потом сообщать Степану.
Засаду они устроили в чужом огороде и смотрели в дырки плетня из густых лопухов.
— Вон тот — самая злющая контра: товарища Кущенко арестовал, дядю Степана тоже, — шепотом сообщил Николка, указывая на подхорунжего, который вел по тракту казачий эскадрон.
— Ай-ай, — поцокал Ахмет языком, продолжая считать всадников.
Затем прошли два пеших отряда с винтовками, протарахтело по булыжникам несколько военных повозок с кладью. А куда они все направлялись — не спросишь. Ну, да там разберутся. Велено считать — значит, надо.
В первые же дни Николка с Ахметом уяснили, что движение по Большому тракту начиналось утром рано, а днем совсем прекращалось. Друзья приспособились вставать до солнышка, чтобы успеть полить грядки в огородах у Николкиной бабки и тети Саши. А после засады надо было позаботиться о пропитании.
Николкина бабка ворчала, что «парень совсем от рук отбился, дома гостем бывает», на что внук отвечал, что Ахмету одному в землянке тоскливо, вот он там и ночует.
— Уж ладно, коли так. Только вы там не балуйте, — смирялась бабка. Она была даже рада, что внук чем-то и где-то кормится, хоть дома останется лишний кусок. Время голодное: всю крапиву и лебеду поели.
Весной Николка с Ахметом зорили сорочьи гнезда за городом, пекли яйца, тем и питались. К лету перешли на зелень, варили похлебку из щавеля и пиканов.
Пиканы они собирали за станцией, на задворках плужного завода. Есть на Урале такая съедобная трава с широкими резными листьями. В начале лета она собирает свои соцветия в тугой початок, вроде кукурузного. Сваренные в подсоленной воде початки пиканов и на богатых столах принимались в охотку за хорошую еду. Правда, с маслом, либо со сметаной. А бедному люду не до охотки, лишь бы голод обмануть.
К вечеру друзья снова смотрели из своей засады на утоптанный тракт, считали всадников и пеших, которые теперь возвращались в город. Казаки лихо распевали «соловья-пташечку-канареечку». Видать, похозяйничали в пригородных деревнях и станицах.
Часто они вели арестованных крестьян и
