же австрияки войну, право слово, всяко договориться захотят. А нам будет что предложить, — задумчиво сказал Ушаков.
Я не такого хотел. Как истинный попаданец считаю, что невозможное возможно. Но если для того, чтобы моё начинание не кануло в Лету, да, согласен и на такие вот формулировки. Впрочем, не факт, что получится. Тогда, что ж, у нас будет, чем торговать — Триестом.
— Возьмите! Прочтите! — сказал я и подал другой лист бумаги.
— Ваше Императорское Величество, взываем к вам, императору Великой Российской империи, Великому Магистру госпитальеров и всем в Европе известному рыцарю, что не страшится во имя защиты убогих и простых обывателей вызвать иных монархов на дуэль. Просим у вас защиты и сохранения свободы нашей, как… — Ушаков перестал читать и воззрился на меня. — Кхе… Да вы плут, уж простите. Так чувствами нашего благословенного императора играть. Вот нынче сомнения берут, что сие невозможно. А подпишут люди из магистрата Триеста такое письмо к императору?
— Они ждут нашего решения в соседнем доме, ваше высокопревосходительство, — сказал я, улыбаясь, как и подобает плуту, хитрой улыбкой.
— Это ваши лесопилки гонят добрый лес и доску из Гомеля и Речицы, что в Белой Руси? Дуб, даже годичной сушки, а нынче обещали двухгодичной? — перевёл тему Фёдор Фёдорович.
— Не токмо мои, — отвечал я.
— За то спасибо, — сказал Ушаков.
— Хорошо то, что выгодно всем. Мне серебро идёт, флоту добрый лес, а скоро ещё и выпуск парусины налажу, да можно подумать, как заказ сделать на Луганский завод, дабы оный листы металлические поставил для обшивки днища кораблей, — не полез я за словом в карман.
— Подождите-ка… — Ушаков рассмеялся. — И этот… Параходус. Сие тако же ваше?
Я кивнул.
— Вот тут не угодили мне. Парус… в нём душа корабля, сила моряка. Но посмотрел бы на такое чудо с превеликим любопытством, — сказал Ушаков, перекрестился. — Ну, и чего сидите, господин везде успевайка? Пойдёмте к триестровцам… или как их называть.
— Троичанам… Триест — Троицк, — пошутил я, но не нашёл отклика у набожного Ушакова.
— Не нужно поминать всуе Троицу Святую. Вот когда тут будет храм Святой Троицы, вот тогда и можно… — сказал Ушаков и стал выходить из комнаты.
Долго уговаривать местную элиту не пришлось. Достаточно было объяснить им, что вообще имеется в виду. На самом деле Триест, по моей задумке, не предполагалось включать в состав будь-какой губернии Российской империи. Не сразу, не сейчас. Вот подобное точно вызвало бы шквал негодования и дипломатические разрывы. Нам такого пока не нужно. А вот создать из Триеста СЭВ, свободную экономическую зону, можно.
Мы не претендуем на внутреннюю политику Триеста, даже не будем влиять на их избрания в Совет. Но представитель от России должен быть при решении важных вопросов, даже внутренних. Российская империя арендует у Триеста порт на девяносто девять лет за плату, размер которой остаётся в тайне. Так, по секрету скажу, сумма велика — один талер, или в любой иной валюте, но главное — единичка в строке суммы. Внутри Триеста разрешена беспошлинная торговля с русскими, в отместку на Мальте такие же условия для местных купцов с берегов Адриатического моря.
При этом Россия пока что согласна закрыть вопрос горожан с хлебом, не бесплатно, конечно. Пока что, это до закрытия турками проливов. Всё равно нужно развивать местное производство в большей степени, чем это есть нынче. Не должен Триест зависеть от поставок с других итальянских территорий или из Австрии.
Что ещё? Русские ремонтируются в Триесте бесплатно, но при этом обязуются загрузить городскую верфь заказом на военные корабли. Ещё… самая малость… Россия модернизирует крепость Сент-Джус, расширяет её и держит свой тысячный гарнизон. Правда, после численность войск уменьшается, как только, или «если», местные элиты решат создать свои силы самообороны. Более войск иных стран в городе не предусматривается.
Были ли возмущения? Да. И я даже, несмотря на невысказанное, но показанное мимикой лица недовольство Ушакова, пригрозил, что нынче же спускаю с поводка своих варваров, и они… Пусть благодарны будут троечане за жизнь, им дарованную.
— Если через пять лет вы станете жить намного хуже, чем прежде, я приеду к вам, и судите меня! — бросался я громкими фразами, показывая свою эмоциональность.
В итоге под письмом подписались все. При этом приятным бонусом и подспорьем в деле стало то, что на мою сторону, а за мной Россия, встал Ромео Бочеллини, как оказалось, один из лидеров Совета. Отдам ему этого Давида, бесплатно отдам, чтобы не быть должным, ну, и заполучить со временем своего человека. А вот за корабли плату возьму, нельзя баловать даже своих людей, а то они наглеют и перестают быть своими.
— Брать с моря Венецию — это преступление. Но я через десять дней подойду к её островам всем флотом, может быть, дам сражение. Французы могут погнать венецианцев на убой. Всего у них шесть линейных кораблей, восемь фрегатов, но много галер. И всё же в коем веке русский флот сражается не в меньшинстве. Слава тебе Господи!
Мы даже выпили с Фёдором Фёдоровичем… тархуна. Понравился ему этот напиток. Ну, а на утро я погнался за своим авангардом.
Как скоро стало известно, французский заслон аж из пятисот человек был сметён калмыкско-персидской кавалерией походя, но не получилось убить всех. Были те, кому удалось удрать, так что к нашему приходу будут готовиться, если только у Шерера хватит сил ещё и на этом направлении выставить войска. Наверняка, француз стянул к Удине всё, что можно было стянуть, чтобы только прикрыть свою бездарность, как военачальника, большими массами войск. Хотя, может, я ошибаюсь, ведь моё мнение основано на послезнании и оценке событий современниками. Но сами же французы говорили о Шерере, как о бездарности, а Наполеон так и вовсе, как о преступнике.
Вот сейчас точно, навстречу новому сражению.
Глава 10
Турин
11 мая 1798 года
Аннета Милле нежилась в мягкой постели. Девушка позволила улыбке появиться на своём лице и никак не могла её прогнать. Чудаковатое настроение не проходило уже третий день. Что это? Она не могла себе ответить. Если раньше её естество более всего будоражило осознание опасности, предвкушало выплеск адреналина, то сейчас тот самый основной инстинкт брал своё. Она влюблялась. Чем больше Аннета сопротивлялась этому чувству, тем более погружалась в малообъяснимые эмоции.
