по комнатам. Забились по углам, от страха трясутся, плачут. Не стал их трогать десятник Ибрагим, ведь за другим пришел, за сундуками, наполненными добром. Много оказалось того добра, все в сумы не влезло. Пришлось срывать со стен ковры и собирать добычу в них. Да и сами ковры армянские – цены немалой!
Две лошади, груженные добычей, вел казак Ибрагим из того похода помимо Гривастой. Да и ей пришлось переметные сумы везти. Ничего, возвратятся в Касим-Град, отдохнет старушка. Ни в чем нужды знать не будет.
Полюбовавшись на драгоценные кубки и самоцветы, казак достал из-за пазухи главную добычу. Лик римского деспота, отлитый из золота. Ибрагим нашел его в тайной нише спальни самого мурзы. Там же – золотое монисто и серебряный ящик, в котором хранился священный Коран. Коран Ибрагим везет любимому сыну Мустафе, монисто – Фатиме, а лик этот… Тяжел золотой деспот, много за него дадут! На всю жизнь хватит! И ему, и детям его.
Вгляделся Ибрагим внимательно в лицо деспота, тускло блестевшее в лунном свете. Рассказывала жена Фатима, что деспот этот по имени Цезарь – почти как Чингисхан был, половину мира завоевал. А раз завоевал, значит, Аллаху угоден. Хороша добыча! Повернулся Ибрагим лицом к Мекке, и распростерся в благодарственной молитве.
Ворон Хасан посмотрел на согнутую спину казака, спорхнул на снег, осторожно подошел к ковру и прихватил перстенек с красным камушком, уж больно он приглянулся…
1480 год. Муром
Впервые за много дней воины хана Нурдовлата ночевали в тепле и под крышей.
Не жалеют жители Муром-града дров, охапками кидают березовые поленья в прожорливые зева печей, ведь татары щедро платят за постой – есть чем платить.
От Мурома до Городца всего два дневных перехода. И на сердце у Ибрагима все радостней, ведь не с пустыми руками возвращается, с великой добычей! Все мечтает, как заживет богатым в сытости и радости. Но вдруг зовут его к десятнику Иссе, говорят, что занемог. Да, он еще под Нижним Новгородом кашлять начал, но многие кашляют. Зима.
Вошел Ибрагим в избу на окраине города, чуть не расшиб голову о низкий косяк. Урусы специально двери низкими делают, чтобы зимой тепло не выпускать. В горнице действительно было жарко натоплено. Едва глаза Ибрагима привыкли к сумраку, он прошел к ложу из двух сдвинутых лавок, застеленных шкурами. Сразу понял – плохо дело. Совсем серый лицом десятник Исса, кашляет взахлеб, видно, настигла его легочная лихорадка. Это молодым казакам все нипочем: могут в степи под открытым небом спать, а потом с утра скакать без устали. А им, старикам, надо себя беречь.
Исса всех лишних из избы отослал – и хозяйку местную, и пару нукеров. Остались старые соратники одни. Схватил Исса Ибрагима за руку и быстро заговорил, только глаза блестят и иногда кашель из груди вырывается:
– Славно мы Сарай взяли, а?.. Чую, вот-вот призовет меня Аллах… Не увидеть мне больше родного юрта… За юрт спокоен, брат Махмуд возглавит род, о женах и детях позаботится, как о родных. Да и старшие сыновья уже взрослые, уланы при салтане… Вот ты, друг, не в службу, а в дружбу, передай им мою добычу…
– Как передать?! – не понял Ибрагим. – Ведь твой сын Ахмед с нами в Сарай ходил, ему теперь и десяток домой вести, он и передаст…
Не успел договорить, запнулся: что же это он Иссу заранее хоронит, а вдруг как поправится? Аллах милостив!
Улыбнулся Исса, понял старого друга:
– Зачем лишние слова, Ибрагим? Как решит Аллах, так и будет. По всем законам добро отца наследует сын, да и в походе Ахмед себя молодцом показал… Да только горяч Ахмед, молод, сумеет ли мудро распорядиться богатой добычей?
Раскашлялся Исса сильно, отдышался и только потом сказал главное:
– Слушай, Ибрагим. Не надо в Касим-граде про всю добычу сказывать. Мы везем хорошую добычу, но жадность и зависть страшнее любого врага.
Кивнул Ибрагим, все верно. Он и сам об этом думал, и о своей главной добыче никому ни слова не проронил. Другие казаки на биваках хвалились, а он себе помалкивал.
Исса с трудом поднялся с ложа и вытащил из-под него небольшой, но тяжелый куль. Открыл. Сплошь золото, большей частью в чеканной монете. Знать, нашел Исса казну того мурзы, не зря же главного евнуха грозился пытать каленым железом.
И поклялся Ибрагим десятнику Иссе именем Аллаха, что сохранит это добро в надежном месте и передаст его сыну не ранее чем через три года. Тому сыну, что будет держать род.
Три дня не мог помереть десятник Исса, все кровью кашлял, в беспамятстве мучился, а на четвертый день притих и отошел без судорог. Закрыл глаза отцу юный десятник Ахмед, всплакнул. Похоронили Иссу тем же днем в поле за городской стеной Мурома. Сколько там могил татарских – не сосчитать, и ордынских, и казанских, и касимовских тоже. Рядом лежат, хоть друг друга резали – смерть всех примирила. Лишь над могилами знатных мурз видны памятные камни, а большинство – безымянные.
Вернулись с кладбища, Ахмед полез под лавки, на которых лежал отец. Куль на месте, но золота совсем мало, все больше серебро. Разъярился Ахмед, за хозяйкой бегал с обнаженной саблей. Все кричал, что она золото у больного отца украла, насилу его от убийства удержали. Стали искать украденное. Обыскали избу чуть ли не по бревнышку, во дворе и в амбаре землю рыли, схрон искали. Все без толку, а со двора баба и не выходила, тому сами татары свидетели. Да и не похожа она на воровку.
Знал Ибрагим, что нет вины русской бабы, не брала она ничего из куля Иссы. Знал, но молчал, вместе в другими под стропилами искал, в мерзлую землю в овине пикой усердно тыкал. Плачущую бабу к русскому воеводе на двор потащили судить, но поклялась она, что в жизни ничего не крала и крест на том целовала. Подтвердили свидетели, что баба та – честная вдовица, в воровстве и прочих непотребствах не замечена. На том и отпустили, вдовица в сторону Ахмеда и татар только плюнула. Пришлось искать для постоя новую избу.
Два дня ждал в Муроме десяток Иссы, а теперь – сына его Ахмеда, попутного обоза. Ибрагим со своим десятком тоже со всеми не ушел, остался с Ахмедом.
Неспокойно стало на муромской дороге: прознали местные язычники, что татары после удачного набега возвращаются с добычей, а значит, разбойники могут напасть и на двадцать казаков.
