дружили против Жукова и всегда советовались, если Мясник затевал очередную хуйню.
В машине было душно и пахло бараком. На стекле изнутри сидел комар и втыкал. Чтобы отвлечься, я пригляделся к нему. По его спинке и крыльям расстелилась лёгкая радуга, да и сам он, оказывается, вовсе не втыкал. Задние лапки комара, в густом для него воздухе выписывая неторопливые изящные кривые, извлекали из внутреннего пространства моей служебной машины таинственную информацию, имеющую несомненную практическую ценность. Затем комар начал умываться, то есть чистить передними лапками усики, нос и рыло. Я много раз наблюдал, как это делают мухи (довольно механически), но никогда ещё не видел такого аккуратного комара. С лёгким содроганием я подумал, что сейчас поздняя осень, какие, к хую, комары? Откуда он взялся? Тем временем комар, тоже почему-то дёрнувшись, снялся и бесшумно полетел вдоль дверцы куда-то вверх. Я решил нарушить молчание.
Сашка!..
У Жукова Сашка, товарищ маршал.
Не пизди! Чем это в машине воняет? И откуда, блядь, комары?! — сказал я и подумал «и этот о Жукове, не иначе как сговорились».
У духов и инопланетян на вас большие планы. Этот комар символизирует сову, ослепшую при свете солнечного дня... Зимний, чудесный комар, сжигающий душный мешок покоя. Проснитесь.
Я пожалел о своём решении нарушить молчание. Я чувствовал, что мой жизненный опыт не относится ко мне, словно это чужая память. Меня необыкновенно сильно и мягко пёрло. Я ощутил, что ячейка машины меня уже не вмещает. Конь рвался изнутри, расталкивая человеческие черты или совмещаясь с ними. Я духовно сознал в себе стабильную форму из переливающихся друг в друга человеческих и звериных частей. Внутри моего внутреннего Коня был Человек, и мы с ним посмотрели друг на друга сквозь вскипевшего Коня, как через живое тусклое стекло. — Молчи, бля, мудозвон, — сказал я вслух и сам услышал в своём голосе растерянность.
Шаман.
На дорогу смотри! — оборвал я и, как мне хотелось верить, сурово заворочался. Чувство, что меня не уважают, было ослепительно новым, мне казалось, что меня подменили полностью, оставив лишь память и холодную купину восприятия. Конь, не теряя времени даром, вспухал во мне, раздувая и разрывая мою плоть изнутри.
Штаб 28-ой Армии — самый упоротый, блядь, усаженный, удолбанный штаб во всей Красной Армии. Такого наркоманского Штаба армии ещё поискать. Штаб 18-й Армии вообще до того доторчался, что превратился в ждаб. И в 19-й Армии уже не штаб, а ждаб, докурились, блядь. Топографическая служба уже на своей последней системе. Карт осталось ни с гулькин хер, а они печатают карты какой-то, блядь, Кирибати. Где это вообще такое? Мы что, с папуасами воюем? А ЭТО что такое?!
Господи.
О. О. Оооо!..
Какой пиздец!..
У меня вообще и близко мыслей нет, зачем может быть нужна такая, блядь, зверская хуйня. Что это такое, товарищи, мне кто-нибудь может объяснить, хотя бы отдалённо, что это, на хер, вообще такое?!! Я не знаю, как об этом докладывать, товарищи, я попросил сделать карточки, если получится, чтобы показать фотоснимки, чем вы здесь занимались, потому что словами не знаю, как описать, товарищи, слов нет.
За воспоминаниями о своих поездках по фронту время проходило легко, и я задремал. Рокоссовский встретил меня, как всегда, вежливо, спокойно и дружелюбно распрашивая о причине угнетённого моего состояния, вскоре выведал всё о моём недавнем приключении. Он попросил меня прямо в его присутствии превратиться в Коня, что я, признаюсь, тотчас с облегчением исполнил, настолько трудным оказалось сдерживать плотскую перемену. Затем мы немного растерялись, поскольку верного способа обрести человеческую форму мы с ним не знали. В первый раз мне помогли профессиональные навыки. Если бы Рокоссовский уверенно отдал мне Приказ, то я бы, несомненно, Подчинился. Но пор- кый Рокоссовский захотел на мне покататься. Он даже попытался меня оседлать. Возмущение и обида на время вернули мне человеческий облик.
Что ж ты, сука, делаешь? — замахал я руками на Рокоссовского.
Ngaytxoa. Oern txoa livu! — Рокоссовский, по вдохновению, перешёл на ещё не известный тогда никому язык На'ви.
Что же делать? — изменил я вопрос.
Ну, есть, конечно, варианты, — сразу успокоился Рокоссовский, — например, перенаправить энергию метаморфоза. Рулевые тяги, задние суппорта, тросики, фонарь салона, патрубки.
Get to the point! — сказал я по-английски, пытаясь прикрыть наготу какой-то грязной рогожей.
Вместо новой плоти наращивай механизм. Потом его с тебя снять и выбросить, вот и всё.
Простая идея! Но как направить столь ещё тебе незнакомую и пугающую энергию? Пришлось прибегнуть к неподобающему средству — колдовству.
Я не люблю магию. Платформа моей веры всегда была экзотерической. Понимая одушевлённость всех явлений материального мира, сознавая жбышную природу исполненной разнообразными, весьма многочисленными сущностями, я вовсе не желал с ними принуждённого и ритуального общения, предпочитая, чтобы между мною и ними словно бы находилось голубое облачко с надписью «банг». Но что поделаешь. Приготовления Рокоссовского мне лично напомнили командно-штабные учения. Те же учебные операции над пустотой. Вычертив дурацкий знак на полу, Рокоссовский забрал у меня рогожу и
Конь только показал мне, лицу, морду. Остров его искры не с плотью. Оглушающая вонь. Трудно поверить, что может быть запах такой неистовой силы. Я старался мыслить механизм. Старался изо всех сил. Мне хорошо знакомо чувство напряжения мысли. Седина. И боль в сердце. Седой металл.
Тысяча чертей! — воскликнул Рокоссовский. — Пропеллер!..
Что?.. Что?!
Пропеллер! — пропел Рокоссовский, — Да ещё какой интересной формы! Может, это гребной винт?.. — Я стал вертеться, как пёс, пытаясь заглянуть себе за спину. Это выглядело очень смешно, особенно, учитывая отсутствие на мне формы и вообще какой бы то ни было одежды. — Постой. да там. да ведь это мотор, Иван Степаныч, у тебя здесь. на славу. слушай, не вертись! Попробуй. — Запустить? — сказал я фальцетом, — Я что теперь самолёт? У тебя зеркало есть?
Да что ты всё вертишься, как дервиш?
Тяжёлый, чёрт. — Я едва не упал. Я удержал равновесие, покой, дыхание, и, оттолкнув (мягко) Рокоссовского, попытался запустить новоприобретённый механизм. Суть была отъять и уничтожить! А я ладил связь себя с ним. Противоречив и загадочен есть человек. Поэтому, пишет Сад, умные, не тщась разгадывать человека, предпочитают его ебать.
Пропеллер дёрнулся, оцарапав-таки (и ударив! По роже!) Рокоссовского. Тот ммкнул, зрачки его расширились. Я принёс извинения и повторил попытку, усмехаясь. Мотор ожил, пропеллер завертелся, заревел, загудел, заныл, запел, и, наконец, ровным жужжанием потянул меня вниз и
