Умирающая от голода Женевьева, которую могло освободить одно лишь слово этого негодяя!..
– Отвечай… Так надо…
Он приказывал, он умолял. Словно завороженный, побежденный этой неукротимой волей, Альтенхайм пролепетал:
– Ри… Риволи…
– Улица Риволи, да? Ты запер ее в одном из домов на этой улице… Номер дома?
Грохот… победоносные крики… дверь рухнула.
– Вперед, – воскликнул Вебер, – хватайте его!.. Хватайте обоих!
– Номер… отвечай… Если любишь ее, отвечай… К чему теперь молчать?
– Двадцать… двадцать семь, – выдохнул барон.
Полицейские окружили Сернина. Ему угрожали десять револьверов.
Он повернулся лицом к полицейским, те отпрянули в невольном страхе.
– Если двинешься, Люпен, – крикнул Вебер, нацелив оружие, – я тебя пристрелю!
– Не стреляй, – спокойно сказал Сернин, – это бесполезно, я сдаюсь.
– Шутишь! Еще один твой трюк…
– Нет, – продолжал Сернин, – битва проиграна. Ты не имеешь права стрелять. Я не защищаюсь.
Достав два револьвера, он кинул их на пол.
– Шутишь! – не унимался неумолимый Вебер. – Прямо в сердце, ребята! При малейшем движении: огонь! При малейшем слове: огонь!
Там уже находились десять человек. Вебер добавил еще пятнадцать, пятнадцать револьверов были направлены на цель. И в ярости, дрожа от радости и страха, Вебер скрежетал зубами:
– В сердце! В голову! И никакой пощады! Если шевельнется, если заговорит… стрелять в упор!
Руки в карманах, безучастный, Сернин улыбался. В двух дюймах от виска его подстерегала смерть. Пальцы сжимались на спуске курка.
– А-а! – усмехнулся Вебер. – До чего приятно это видеть… Полагаю, на сей раз мы попали в десятку, и это очень скверно для тебя, господин Люпен.
Он раздвинул ставни широкого подвального окна, через которое внезапно ворвался дневной свет, и повернулся к Альтенхайму. Но к величайшему его изумлению, барон, которого он считал мертвым, открыл глаза, глаза тусклые, ужасающие, уже отражавшие небытие. Барон смотрел на господина Вебера. Потом, казалось, стал искать кого-то взглядом и, увидев Сернина, содрогнулся от гнева. Можно было подумать, что он очнулся от своего оцепенения и что внезапно проснувшаяся ненависть отчасти вернула ему силы.
Опершись на руки, барон попытался заговорить.
– Вы узнаете его? – спросил господин Вебер.
– Да.
– Это Люпен, не так ли?
– Да… Люпен…
Сернин, по-прежнему улыбаясь, слушал.
– Боже! До чего забавно! – сказал он.
– Вы хотите еще что-то сказать? – спросил господин Вебер, заметив, как отчаянно дергаются губы барона.
– Да.
– Быть может, по поводу господина Ленормана?
– Да.
– Вы заперли его? Где же? Отвечайте…
Приподнявшись всем телом и настойчивым взглядом, Альтенхайм указал на стенной шкаф в углу помещения.
– Там… там… – произнес он.
– Ах, мы наконец у цели, – усмехнулся Люпен.
Господин Вебер открыл шкаф. На одной из полок лежал пакет, обернутый черной саржей. В нем обнаружились шляпа, коробочка, одежда… Вебер вздрогнул. Он узнал оливковый редингот господина Ленормана.
– Ах, мерзавцы! – воскликнул он. – Они убили его.
– Нет, – подал знак Альтенхайм.
– Тогда что же?
– Это он… он…
– Как он?.. Это Люпен убил шефа?
– Нет.
С бешеным упорством Альтенхайм цеплялся за жизнь, обуреваемый жаждой говорить и обвинять… Секрет, который он хотел раскрыть, вертелся у него на языке, а он не мог, не в силах был облечь его в слова.
– Послушайте, – настаивал помощник начальника полиции, – господин Ленорман все-таки мертв?
– Нет.
– Он жив?
– Нет.
– Я не понимаю… Однако эта одежда? Этот редингот?..
Альтенхайм обратил глаза в сторону Сернина. Господина Вебера осенила одна мысль.
– А-а! Я понимаю! Люпен украл одежду господина Ленормана и рассчитывал воспользоваться ею, чтобы ускользнуть.
– Да… да…
– Неплохо! – воскликнул помощник начальника. – Трюк как раз в его духе. В этой комнате мы нашли бы Люпена переодетым господином Ленорманом и наверняка связанным. Для него это спасение… Только у него не хватило времени. Это так, правда?
– Да… Да…
Однако по взгляду умирающего господин Вебер почувствовал, что тут другое и что это еще не весь секрет. В чем же тогда дело? Что это за странная и необъяснимая загадка, которую умирающий хотел раскрыть, прежде чем умереть?
– А господин Ленорман, где он? – спросил Вебер.
– Здесь…
– Как здесь?
– Да.
– Но в этой комнате нет никого, кроме нас!
– Есть… есть…
– Да говорите же…
– Есть… Сер… Сернин…
– Сернин! А? Что?
– Сернин… Ленорман…
Господин Вебер так и вскинулся. Его озарил внезапный свет.
– Нет, нет, это невозможно, – прошептал он, – это безумие.
Он не спускал глаз со своего пленника. Сернин, казалось, очень веселился и присутствовал на сцене как зритель, который, развлекаясь, желает узнать развязку.
Выбившись из сил, Альтенхайм вытянулся во весь свой рост. Умрет ли он, прежде чем даст ключ к загадке, которую так неясно загадал? Господин Вебер, потрясенный нелепым, невероятным предположением, с которым он не соглашался и которое упорно не отпускало его, господин Вебер снова взялся за свое:
– Объяснитесь… Что за этим кроется? Какая тайна?
Барон, казалось, не слышал, он лежал неподвижный, с застывшими глазами. Господин Вебер прилег рядом с ним и отчетливо, так, чтобы каждый слог проникал в глубину этой души, уже погруженной во мрак, проговорил:
– Послушай… Я правильно понял, не так ли? Люпен и господин Ленорман…
Чтобы продолжить, господину Веберу потребовалось усилие, настолько чудовищной казалась ему эта фраза. Однако барон не спускал с него потускневших глаз, в которых отражалась тревога. Дрожа от волнения, словно совершая кощунство, помощник начальника закончил:
– Это правда, не так ли? Ты в этом уверен? Оба они – одно и то же лицо?
Глаза оставались неподвижны. Струйка крови сочилась из уголка рта… Два или три всхлипа… Последняя судорога. Это был конец. В низкой комнате, заполненной людьми, воцарилось долгое молчание. Почти все охранявшие Сернина полицейские отвернулись и, пораженные, не понимая или отказываясь понимать, по-прежнему слышали невероятное обвинение, которое бандит не смог сформулировать.
Господин Вебер взял коробку, найденную в свертке из черной саржи, и открыл ее. В ней находились седой парик, очки с серебряными дужками, каштанового цвета шарф, а в двойном дне – баночки с гримом и отделение с крохотными буклями седых волос – словом, все, из чего в точности можно было воссоздать облик господина Ленормана.
Вебер подошел к Сернину и какое-то время молча смотрел на него, задумчиво восстанавливая все стадии приключения, потом прошептал: «Так значит, это правда?». Сернин все с тем же улыбчивым спокойствием отвечал:
– Предположение не лишено ни изящества, ни смелости. Но прежде всего скажи своим людям, чтобы они оставили меня в покое со своими игрушками.
– Ладно, – согласился господин Вебер, подав знак полицейским. – А теперь отвечай.
– Что тебя интересует?
– Ты – господин Ленорман?
– Да.
Послышались возгласы. Жан Дудвиль, который находился там, пока его брат следил за тайным выходом, Жан Дудвиль, сообщник Сернина, смотрел на него
