подавить рыдания и вновь начинаю плакать. Два дня? И все?
Как Себастьен это переносит?
Я крепко зажмуриваюсь и сжимаю кулаки, пытаясь отогнать нахлынувшую грусть. Я помню свое горе после смерти отца: жизнь превратилась в абсолютный вакуум небытия, невыносимую пытку воплями баньши, разрывающими на части душу. Себастьену суждено проходить через такое раз за разом, вновь и вновь.
Кроме того, есть другая часть проклятия: Джульетта никогда не живет долго после того, как они с Ромео находят друг друга. И если я действительно Джульетта, то скоро умру.
Не надо сейчас об этом думать. Нельзя.
Запихиваю эти мысли в пыльный уголок сознания и собираюсь продолжать чтение, хотя меня выворачивает наизнанку от боли Себастьена. Кроме одной тетради на кириллице, все остальные написаны на итальянском, который я могу прочесть. Наверное, за два дня случилось что-то настолько страшное, что Ромео больше никогда не писал на том языке.
Я тянусь за самым старым на вид дневником. Он рассказывает о сапожнике Лучиано, встретившем Изабеллу, которую считал возродившейся Джульеттой. Написано на старом итальянском, которого я теоретически не знаю, однако слова всплывают в памяти так же легко, как современный итальянский. Не хочу думать, что это значит, просто погружаюсь с головой в историю любви Изабеллы и Лучиано и плачу, когда она ссорится с ним, а затем тонет – во время медового месяца.
Следующий дневник принадлежит Альбрехту Монтегю, который работал с Гутенбергом на печатном станке. Его жена Бригитта была молочницей. Начало истории мне знакомо – я написала похожую зарисовку. Только я не знала, что Альбрехт и Бригитта прожили вместе всего год. Потом я вспоминаю, что год – не так плохо по сравнению с двумя днями (или даже пятью, как у первых Ромео и Джульетты), и вновь погружаюсь в меланхолию. Я читаю подробные заметки Альбрехта о том, как они мечтают о ребенке, и Бригитта чахнет день ото дня, обвиняя себя в неспособности зачать. В конце концов она умирает от отчаяния.
Моряк Симао женился на дочери винодела Инес, и ту раздавило в винокурне сорвавшимися со стеллажей бочками.
Мариус прыгнул в костер, чтобы спасти Космину, которую приговорили к сожжению, приняв за ведьму.
А чего стоит поход через Сахару в поисках волшебной страны! Экспедиция погибла во время свирепой песчаной бури. В течение нескольких месяцев после этого Нолан Монтегю, единственный выживший, лежал на песке рядом со своей возлюбленной Мэри Джо Феникс, пока от нее не остались только кости, да и от него самого немногим больше.
И это еще не все. Печаль, горе, смерть.
Продолжая читать, я дрожу. Слезы капают на старые страницы, слишком хрупкие, чтобы их можно было вытереть. Я думала, что знаю эти истории; многие из них записаны в моих собственных тетрадях. Нет, их истинные масштабы и глубину я постигла только сейчас.
Несколько часов спустя я чувствую, что больше не могу. Слишком много страданий, потерь и боли. Я плачу, свернувшись калачиком в мокром гнездышке из одеял с разбросанными вокруг дневниками. Меня пронизывает острая, невыносимая печаль.
Себастьен
Вернувшись в спальню, я делаю то, что должен был сделать давным-давно: смотрю, что случилось с предшественницей Элен.
Конечно, до меня время от времени долетали отголоски успеха Эйвери Дрейк – попадались фотографии на обложках журналов или статьи. В остальном я намеренно закрывал глаза на ее существование, чтобы она продолжала жить. Я не стал заводить дневник и записывать нашу единственную встречу. Если я сумею притвориться, что знать ее не знаю, проклятие оставит ее в покое, – надеялся я. Даже не купил ни одной ее работы, пока она не умерла.
На самом деле я понятия не имел о ее смерти, пока не наткнулся в колледже Помоны на Элен. Это случилось десять лет назад. Насколько я знал, Эйвери Дрейк, на тот момент живая и относительно здоровая, продвигалась к своему семидесятилетию. Увидев Элен, я, однако, произвел примерные обратные вычисления и понял, что она родилась в начале девяностых, следовательно, Эйвери дожила до пятидесяти с небольшим. Немалый срок для Джульетты, которая обычно жила всего два-три десятилетия.
Однако даже после смерти Эйвери я относился к ней как к святыне: пусть у Джульетты будет хоть что-то свое, раз уж я испортил остальные ее жизни.
Теперь, когда я встретил Элен, мне важно знать, как жила Эйвери. Нашла ли она свое счастье, как я надеялся? Если да, то я сделаю все возможное, чтобы отдалиться от Элен. Даже если проклятие пытается отомстить мне за то, что я уклонился в прошлый раз.
В темноте спальни зловеще светится экран компьютера. Поиск по Эйвери Дрейк выдает десятки тысяч результатов. Интервью и статьи в New York Times, China Daily, National Geographic и многих других самых известных источниках новостей; бесконечные каталоги снимков дикой природы, выставленных на продажу; некоммерческий фонд охраны природы, названный в ее честь, и многое другое.
Я радуюсь за Эйвери. Единственное, что меня смущает, – я не нахожу книг для детей, в которых она являлась бы образцом для подражания.
Лишь открыв посмертную статью в Rolling Stone, я понимаю, в чем дело.
Эйвери Дрейк была наркоманкой, переходила от одних унизительных отношений к другим, страдала тяжелой депрессией и несколько раз резала себе вены, именно поэтому на всех фотографиях запечатлена в одежде с длинными рукавами. Правда, умерла она от естественных причин, но всю жизнь пыталась покончить с собой.
«Несмотря на все мои достижения, – сказала Эйвери в одном из последних интервью, – меня преследует пустота, как будто рядом бродит призрак, точнее, нет даже призрака, только… пустота. Пустое место, словно кто-то должен там быть, а его нет. Я всю жизнь пыталась заполнить эту пустоту – наградами, кокаином или даже опасной бритвой: бесполезно, ничего не получалось». Интервьюер заметил, как она нервно рассмеялась, а затем добавила: «Наверное, сейчас я должна сказать, что рада тому, как сложилась моя жизнь, правда? Ведь, будь я счастлива, я бы не отдавалась так работе. Возможно, именно несчастье привело меня к успеху».
– Бедная Эйвери, – шепчу я, касаясь пальцами экрана, как будто могу утешить изображенную на нем печальную женщину.
За последующие несколько часов я прочитываю еще десятки статей – по большей части позитивных, рассказывающих о таланте и смелости Эйвери, благодаря которым она делала уникальные снимки. И красной нитью проходит универсальная тема: внутренняя жизнь, полная страданий.
Я думал, что избавил мою любовь от
