посуда вымыта, белье выстирано. Можно было подумать, что он там никогда и не жил. И все-таки ей было обидно, что Джо так и не зашел к ней попрощаться; она понимала, что не следует думать, будто ее обманули, обошли, стремясь нанести удар с запрещенной стороны, но ощущение у нее было именно такое. Ведь она возлагала на Джо столько надежд!
Господи, да ведь она ведет себя, как одна из тех мамаш, что бойфренда дочери любят больше, чем родную дочь – она часто читала подобные истории в разделе всевозможных советов в журнале «Чего достойна женщина». Эти женщины, не испытывая ни малейших угрызений совести, во всем предпочитают мужчин. Но Клара так поступать не собирается. И для нее на первом месте всегда будет ее девочка.
Да нет, дело совсем не в этом. Просто ее постоянно терзает страх за Морин – это как занавес, который то упадет, скрыв одну сцену, то поднимется, и перед глазами возникнет совсем другая сцена, вот только эта новая «сцена», по ощущениям Клары, Морин совсем не подходит, да она и не готова в этой «сцене» участвовать.
Впервые за долгое время Клара оказалась в мастерской Айвора одна. Она ласково проводила рукой по рулонам тканей, представляя себе, что Айвор по-прежнему сидит там и вдумчиво работает. Она действительно очень любила бывать в мастерской. В этих тканях, мотках пряжи, катушках ниток, коробках с пуговицами было нечто успокаивающее, жизнеутверждающее. Создавать что-то новое, зашивать прорехи, что-то чинить или восстанавливать – все это было так свойственно Айвору.
Однажды он рассказал ей, с чего началась история обивочных материалов и ремесла обойщиков. Кстати, он отлично ладил со словом, сшивая свой рассказ точно прочными стежками, и из слов создавая прекрасные вещи. По его словам, все началась с палаток – но не с походных палаток, а со средневековых шатров, которые устанавливали и на полях сражений, и во время ристалищ. Великолепие, яркие цвета – красный, золотой. И еще с гобеленов, которые вешали на стены в сельских усадьбах. Как это было в его собственной семье, Айвор не знал – он, как и Пег, был найденышем, – но порой представлял себе, как его прадеды, деды, бабки сидели за прялкой или за ткацким станком. Разве фамильная память может бесследно кануть в бездну времени?
Иногда Кларе хотелось понять: какую же память оставили о себе ее собственные родители? И вдруг на глаза ей навернулись слезы, хоть она не смогла бы толком сказать, по кому плачет: по Айвору, Джо, Морин или по самой себе.
Но где же все-таки Айвор, скажите на милость? У него ведь нет никаких таких родственников, к которым он мог бы поехать, в этом Клара была совершенно уверена, так куда же он все-таки делся? А потом она сказала себе: на самом деле мне все равно, куда бы он ни направился! Этот вопрос, собственно, никогда перед ней и не стоял; главным для нее было другое – ей хотелось понять, любят ли он и Руби друг друга. И это его молчание, это отсутствие от него писем воспринималось ею как жестокость.
Она знала, что теперь вполне может обойтись и без Айвора – он перестал быть для нее таким уж необходимым, – но вот хотела ли она без него обходиться, это совсем другой вопрос.
В задней части мастерской по-прежнему стоял его телескоп – точно одинокий часовой на посту. И ей снова вспомнилось, как в тот вечер Айвор держал ее за плечи и поворачивал так, чтобы ей удобнее было любоваться восхитительной россыпью звезд. Наверное, именно тогда она и стала постепенно в него влюбляться, хотя сперва даже мысли об этом не допускала. Он, собственно, всегда ей нравился, казался очень привлекательным, однако в тот вечер у нее впервые возникло ощущение, что между ними возможно и нечто большее. Ах, если бы она чуть раньше решилась рассказать ему о своих чувствах, все сейчас могло бы выглядеть иначе.
Клара посмотрела в телескоп, но ничего не увидела. Потом вспомнила, что объектив закрыт крышкой, посмеялась над собственной глупостью и решила ее снять; каких-то два-три поворота, и крышка легко снялась, однако и тогда она не сумела заставить телескоп что-то ей показать. Еще чего-то явно не хватало. Чего-то существенного.
* * *
В тот вечер на собрание издателей «Шиллинг-Грейндж ньюз» дети явились уже не в духе, а когда Клара сообщила им, что Джо уехал, настроение у них совсем испортилось. Они принялись спорить насчет того, следует ли назначать Алекса главным редактором («Но имейте в виду: вы будете делать то, что я скажу!») и стоит ли считать такой уж новостью визит отца Алекса. (К счастью, со всеми вопросами Алексу удалось справиться самостоятельно, так что Кларе вмешиваться не понадобилось. «И поскольку теперь я главный редактор…») Едва Алекс предложил вставить материал насчет конкурса комиксов, в котором принял участие Питер, тот мгновенно взорвался: «Но я же еще результатов не знаю! Ты только все сглазишь!» Рита очень хотела написать что-то о своем участии в предварительных прослушиваниях к «Фестивалю Британии».
– Это же не последний выпуск газеты, Рита! – рявкнул Алекс. – Эти прослушивания еще бог знает сколько продлятся. А фестиваль, может, еще и вообще не состоится…
– Зато я, возможно, на этих прослушиваниях буду самой лучшей! – парировала Рита.
Пег тоже хотела внести свою лепту в создание газеты и принесла засушенные цветы. Но ей сказали, что это не годится, и она убежала в слезах, что было для нее совсем не характерно. Джойс заявила, что если уж они намерены публиковать в газете «всякий допотопный хлам», то и она запросто может написать о своем «дурацком полиомиелите»; и страшно удивилась, когда Алекс сказал: «Здорово! Пожалуйста, Джойс, напиши!»
Морин, задержавшись в офисе «Робинсона, Брауни и Уайта», к началу собрания опоздала и влетела в садовый сарай, насвистывая «O sole mio». Завитые волосы у нее были уложены локонами, короткая юбочка так и разлеталась, и из-под нее выглядывали кружева нижней. Она выглядела чрезвычайно веселой и показалась Кларе чем-то похожей на героиню американского фильма, эксцентричной комедии, где вокруг одной девушки образовался целый клубок любовных интересов.
Еще больше, похоже, Морин развеселило то, что у всех такие мрачные физиономии.
– В чем дело?
– Джо уехал! – сказал ей горестно поникший Билли. Близнецы очень любили Джо, который возился с ними, как старший брат, и учил их разным футбольным песенкам и кричалкам.
– А газета без него будет полная дрянь! – поддержал его Барри.
– Мама! – тут же испуганно прошептала Рита.
– Вот так всегда! Все они в конце концов уходят! – с яростью воскликнула Джойс, и все с ней согласились. У каждого была своя
