— А какой обычно? — тут же отворачивается к окну. — Да ладно, Жень, ты уже столько ляпала при мне языком, что пора признаться самой себе — я тебе ничего не сделаю за твою правду. Она ж меня забавляет. Так какой?
— Просто другой. Как будто навеселе, но при этом совершенно точно не пьяный.
— Это все песня Танюхи на меня влияет. Бум.
— Я имела в ввиду не в машине, а с самого начала, когда ко мне пришли. Вы как… как молодой. В смысле очень молодой. Игривый.
— Мне тридцать три. Как я должен, по-твоему, себя вести? Ходить с томиком «Боли в спине», сидеть на лавке и ебашить тростью мимо проходящих девок, потому что те, шалавы такие, в коротких юбках, мне не дают? А в перерывах между ворчаньем закатывать соленья и выращивать на подоконнике рассаду, как и положено старику?
— Я не этого имела в виду. И вообще, — делает длительную паузу. — Я выращивала на подоконнике зелень зимой. И ничего такого в этом не вижу, — обиженно заканчивает Женя, отворачиваясь к окну.
— Хозяйственная. Будущему мужу может понравится, особенно если он тоже будет увлекаться… рассадой.
— А почему вы не спросили куда и зачем мы едем, а просто адрес.
— А что могут быть какие-то варианты, кроме как за твоей сестрой?
— Хм…если вы знали, тогда почему согласились поехать, зная, что продолжения не будет?
— Ну почему не будет? Будет, просто без вискаря. Нам еще ехать минут пятнадцать, за это время человек может поведать о себе многое. Так что я задаю вопрос — ты отвечаешь.
— Мы так не договаривались.
— Ну тогда после того, как заберем твою сестру, поедем бухать к тебе, раз обещала.
— Я везу сестру к себе. Так что пьянка с вами никак невозможна чисто технически, не говоря уж о том, что я в принципе не собиралась с вами пить.
— Ну так тем более — отвечай на мои вопросы, раз нагло и подло соврала. Все элементарно, Евгения Михайловна.
— Ну задавайте, только я соврать могу.
— Я тоже много чего могу, но ведь не делаю этого и тебе не советую. Ладно, для начала ответь мне на простой вопрос: ты когда-нибудь что-нибудь воровала? Ну, например, в нашем мухосранске. Яблоки, алычу, груши, например.
— Странный у вас вопрос, Алексей Викторович. Я чего-нибудь пошлого ожидала, а вы про краденое.
— Да ты подожди, еще спрошу. Запудрю тебе мозги и вырулим на интересующие меня вопросы.
— Зачем вы говорите о своих намерениях?
— Чтобы я не казался тебе лучше, чем есть. Ну так что, Жень?
— Воровала. Один раз. Хотя, нет, получается два. Второй у вас — рыбу.
— Ты меня сейчас разочаровала. Вот серьезно.
— Воровством? — озадаченно спрашивает Женя.
— Нет. Одним разом. Что это за вечное бабское стремление себя обелить? У меня был до тебя один. А ты второй и почти единственный, — чего я добивался этим наездом, сам не знаю. Ясное дело, Женя взглянула на меня как на врага, да и это явно не поспособствует нормальному разговору.
— Вы не тот человек, перед которым мне себя нужно обелять. Как мужчине, который, на минуточку, врач, подмечающий все мелочи, вам бы это следовало учесть. Но, видимо, ваш опыт общения с людьми, в частности с женщинами, не дает вам мыслить здраво. Вам проще видеть во мне шлюху и воровку. Не буду вас в этом переубеждать.
— Не преувеличивай.
— И не думала.
— Ну, хорошо. Извини. Я был не прав.
— Вы говорите это для того, чтобы дальнейшая беседа состоялась.
— И для этого тоже. Ну и что там с первым разом?
— С каким?
— С воровским.
— Он был неудачным.
— Как и любой первый опыт, — зачем-то произнес я.
— В общем, краденное не стоило того, чтобы я это воровала. Даже не поела в итоге. Вот и закончила, толком не начав.
— Дай угадаю, ты тырила яблоки у мерзкого старика с восьмого участка. Он тебя поймал, а ты не смогла убежать, и этот урод херакнул тебя своей палкой?
— Нет. Огурцы. С восьмого участка, — кивает. — Только деда того там не оказалось. А были какие-то два мужика. Все убежали, а я… ступила.
— И? — останавливаюсь на светофоре и перевожу взгляд на задумчивую Женю.
— И они меня избили. Ногами в живот, а не дедовской палкой. Как будто я мужик какой-то, хотя тогда у меня и волосы были длинные. Ясно же было, что не мальчик. До сих пор не понимаю, зачем бить девочку? Еще и в живот, — готов поклясться, что Женя смотрит на меня так, как будто реально пытается услышать от меня ответ. А что я на это могу сказать?! И какого хера вообще завел этот разговор?!
— Потому что мразь, — четко произношу я, всматриваясь в Женины глаза. Черт возьми, какие они у нее… сжимаю до боли руль.
— Наверное.
— Не наверное, а точно, — зло бросаю я и трогаюсь с места, когда загорается зеленый. — Прости, у меня не было цели всколыхнуть в тебе неприятные воспоминания.
— Мне нравится, когда вы извиняетесь, — неожиданно произносит Женя. — Так вы кажетесь человечнее и уязвимее.
— А мне не нравится. Так что там со второй кражей? — быстро перевожу тему. Уж с рыбой-то точно без трагедий и можно перевести разговор в другое русло.
— Понятия не имею, что с ней. Вы медсестре рыбу отдали, вот ее и спрашивайте.
— Оригинально и все же. Ты на кой хрен ее сначала свистнула, а затем вернула?
— Бес попутал. Наверное, подсознательно я хотела ее съесть. Без «наверное». Я была на вас зла, точнее вы обидели меня. Поэтому хотелось сделать вам что-то нехорошее.
— Из-за того, что отказался вызывать тебе такси?
— Нет.
— Тогда за что?
— Неважно.
— Нет уж, мне важно, чем это я тебе таким обидел тогда, учитывая, что вел себя тогда крайне порядочно: накормил, заправил постель и уложил спать, даже не приставая. Ну? — уже несдержанно бросаю я. — Что-то сказал? Давай говори, только правду и ничего кроме правды, иначе я тебя завалю на практике, — блефую, да и по хрен.
— Да. Говорили.
— Что и когда?
— Во сне. Вы меня обидели во сне, — пауза. Затяжная.
— У меня есть знакомый психиатр. Если хочешь — подгоню тебе.
— Спасибо, не нужно. Сами же просили сказать правду, вот я и сказала.
— Ну и что я там сказал в твоем сне?
— Ничего.
— Женя, — грозно произношу я, а сам пытаюсь состроить серьезную морду. А это сложно. Очень сложно.
— Течешь как труба в хрущевке.
Кажется, еще никогда я не обдумывал чьи-то слова так громко. Затык в том, что эта фраза могла спокойно быть мною произнесена.
