в комнату и, не вспомнив о косметичке, закрыла чемодан и покатила к выходу. Обняла всех по очереди, пробормотав, что будет ждать. Потом вышла на площадку и смотрела, как они спускаются по лестнице. До самого низа еще было видно ручки детей, державшихся за перила. Габриеле поднял глаза, и Анна послала ему воздушный поцелуй, но он не отреагировал. Хотя до сегодняшнего дня всегда клал его к себе в карман.
23
Она переоделась. Шелковое платье с цветами на черном фоне. Легкое, даже слишком, – но ладони у нее вспотели, так же как и ноги в замшевых балетках. Расчесала волосы, наклонив голову вниз, накрасилась. Тушь использовать не стала – будут слезы.
Застегнув плащ, Анна заперла дверь и спустилась. На улице пошла мелкими шажками. Дул, подвывая, сильный ветер, как в тот день, когда Гвидо ее оставил. Как на заказ, – подумала она, – чтобы унести прочь ее боль. Хавьер назначил встречу в центре, в старинном баре, который считался городской достопримечательностью: посещали его одни туристы. Она взяла такси, не желая идти пешком. Много проходов между улицами позакрывали, к тому же она надеялась, что на обратном пути Хавьер проводит ее и их расставание будет долгим.
Водитель – лысый, пожилой – ехал медленно и слушал Роберто Муроло, наклоняясь вбок на каждом повороте. Когда он не вывернул на основную дорогу, которая вела прямо в центр, Анна запротестовала:
– Мы так никогда не доедем!
– Там пикет, синьора.
Врет, подумала она, доведенная до исступления. Она ощущала беспокойство, как в ночь перед экзаменом. Ладони были мокрые. На подъезде к бару Анна достала карточку.
– Только наличные, – проворчал таксист. – Тут банкомат есть, на ваше счастье. – Он указал на окошечко в считанных метрах от входа в бар.
Анна поспешила туда, вставила карточку. Набрала код: 23656. Код неверный. Еще раз: 23565. Код неверный. Она обернулась, словно ожидая найти верную комбинацию посреди улицы. И увидела его.
В синем клубном пиджаке с поднятым, по обыкновению, воротником, в белых саржевых брюках. Идет своей летящей андалузской походкой, опустив глаза в землю.
– Хавьер!
Он резко поднял голову и, заметив Анну, заулыбался, прибавил шаг и в два прыжка был уже рядом. Окутал ее своим телом, коснулся щекой ее щеки, потом чуть отстранил лицо. Анна ощущала запах его кожи, осязала ее, нарастающее возбуждение погнало адреналин по венам.
– Анна.
Они улыбались друг другу. Резкий звук клаксона – Анна даже подскочила от неожиданности – разрушил чары.
– У тебя есть двенадцать евро?
– Конечно! – Хавьер достал бумажник и со смехом продемонстрировал его, потом протянул ей деньги. Анна, убирая карту, показала на таксиста. Заплатив, они зашли в кафе. Хавьер придерживал ее за талию. Анна чувствовала себя заново родившейся. Словно до этого долгие-долгие дни ее тело было скрючено, легкие сжаты и высушены так, что ей не хватало воздуха. Она ощутила, как расслабляются конечности, а дыхание становится интенсивней, и подумала, что любовь – это бесконечное потрясение. Она словно скользила в руках Хавьера, превращаясь в воду.
– Я скучал, – прошептал он, подводя ее к столику на двоих.
Полукруглый диванчик, обитый красным плюшем; маленький светильник на столе отбрасывает круглую тень. Они стояли, не сняв уличной одежды, прислонившись спинами к стене. Хавьер взял ее руку.
– Как ты, любовь моя, моя бедная птичка?
– Хорошо, – ответила она, внезапно ощутив, что из глубины поднимается ком. Точно так же у нее приходило молоко – совершенно неуправляемо. Сейчас она не хотела плакать, наоборот, но по лицу покатились слезы.
– ¿Que pasó a tu padre?[55]
– Инфаркт.
– ¿Cuantos años tenía?[56]
– Семьдесят девять.
– Мне очень жаль, Анна.
Он взял ее за безымянный палец, стал крутить кольцо, которое теперь было ей велико. Молоденькая официантка с шиньоном в сеточке и в белом фартуке c зубчатой каймой подошла принять заказ.
– Dos Martinis, – сказал Хавьер.
Девушка посмотрела на Анну, и та перевела:
– Два мартини, пожалуйста.
Она еще ни разу в жизни не пила мартини.
– А ты как? Я видела, у Гали слуховой аппарат.
– Да, – улыбнулся он, водя пальцем по бороздкам на столешнице.
– Ты доволен?
– Vale, me alegro de que no sea nada serio[57].
– Да уж. Ты подозревал задержку в развитии.
– Yo no, pero Maya sí[58].
– А она… – Анна опустила глаза. – Она рада?
– Да, – выдохнул Хавьер, пожимая ей пальцы, – она тоже.
Официантка вернулась с напитками, поставила на стол, плеснув немного мартини возле руки Анны.
– Простите, синьора.
– Ничего страшного, не волнуйтесь.
Они помолчали, ожидая, пока официантка отойдет. Их беседа была хрупкой, уязвимой.
– Ahora quiere volver a Madrid[59].
Анна подцепила зубочисткой оливку и стала ее вращать.
– Майя?
– Sí, encontró un especialista para Galy[60].
Сладость мартини вызывала ассоциации с патокой. Чего она не делала ни разу в жизни? Не принимала душ ночью, не курила травку, не участвовала в демонстрации, не ходила к гадалке, не ела фисташек, не пила мартини. Почему какие-то вещи люди не делают никогда? Потому что это не входит в их привычки, не является частью ежедневной рутины. Вот теперь Хавьер уедет, и без него вся новизна поблекнет, все станет прежним, серым, неизменным. Улицы, запахи, скорости, временные рамки.
– Анна?
– Да, извини, я здесь.
Хавьер одним глотком осушил свой мартини. Оливку не взял – так и осталась лежать на тарелке.
– Estoy desesperado[61].
Никогда еще она не видела его таким. Лицо словно обвисло под действием силы тяжести, глаза полны слез, рот как у грустного клоуна. Потерев руками лоб, он снял пиджак. Тоже вспотел.
– Почему? – спросила она с улыбкой.
– Para nosotros[62].
Анна скрестила руки на столе, стараясь оставаться в рамках того образа, который они создавали на публике. Прямая спина, ясный взгляд.
– Я не вижу выхода, – прокомментировала она.
– Не видишь?
– Нет.
– Тогда… – Он, откинувшись на спинку дивана, поискал взглядом официантку, сделал ей знак рукой и улыбнулся. Еще мартини.
– У нас дети, ответственность.
Хавьер молча дождался своей порции. Выпил, как и первую, одним махом. Потом ответил:
– Vida de mierda[63].
И поглядел на проходившую мимо женщину – блондинку, закутанную в горностаевый мех. Возможно, русскую.
Анну передернуло. Если с Гвидо ревность превратилась в спусковой крючок для возбуждения, то с Хавьером – причиняла слепящую боль. Анна подалась вперед:
– Мне очень жаль.
– Parece que no, Anna[64].
Она не ответила. Хавьер, оторвавшись от спинки дивана, заглянул ей в глаза с категоричностью, не оставляющей места сомнениям:
– Quiero estar contigo[65], Анна. А ты?
