смотреть в глаза своей идеальной паре – это как глядеться в зеркало, которое отражается в зеркале, которое отражается в зеркале, которое отражается в зеркале. Но сейчас никакой связи не возникло. Сигрид задышала легче и прошла в другой коридор к номеру 27. Двери открылись автоматически, и ей предстал номер ее мечты (согласно данным, полученным из сообщения ее подруги детства Доры). Окно выходило в лощину, заросшую мохнатой ивой и голубикой, вдоль нее в узком русле журчал ручей, то и дело пропадая под поросшим травой склоном. Окно имело форму эркера и снаружи было, похоже, замаскировано под валун или скалу. На окне хватало места, чтобы Сигрид могла сидеть и смотреть на лошадей или ягнят, которые щипали травку снаружи. Но животные никак не реагировали, когда она подносила руку к стеклу или даже стучала по нему. «Прямо как в океанариуме», – подумала она. Сквозь застекленные трещины в крыше внутрь проникал свет. Сигрид полежала на уютной кровати, сходила в душ и потом полчаса стояла под водопадом, наблюдая, как дистанционно управляемый клин лебедей облетал долину от края до края. По радио раздавалась «Песня о деве эльфов»: «О, дева-свет, останься под горою с любимым другом в синей глубине…».
Волк! Волк!
– Аггагагг!
Индриди никогда в жизни не доводилось оказаться нос к носу с настоящим песцом, а тем более песцом средневековой викингской породы. Он не знал, что бросился в пасть вовсе не песцу. Справа от мостика действительно лежала взрослая самка песца с детенышем, которая и правда разорвала бы Индриди в клочья за пару минут; но Индриди бросился с моста налево. А с этой стороны его поджидал большой Серый Волк, которого на Птицефабрике вывели для дочернего предприятия – парка развлечений GrimmsLove в Баварии. Серый Волк был разработан специально для того, чтобы проглатывать людей целиком, и этот волк именно так и сделал: взял и разом проглотил Индриди.
Серого Волка еще не представляли общественности. Он был плодом тщательной селекции и технических усовершенствований, и ему предстояло играть главную роль в грандиозной постановке сказки про Красную Шапочку в парке GrimmsLove. Требовалось, чтобы Волк не смог переваривать проглоченных актеров, потому что каждый вечер набирать новых было экономически невыгодно. Но Индриди, конечно, всего этого не знал. Он оказался в темной, влажной теплоте волчьего желудка и подумал, что вот так, наверно, страдали викинги, когда их целиком проглатывал средневековый песец. Время тянулось медленно, а Индриди сидел и ждал своей участи. Он уже несколько раз прокрутил перед собой всю свою жизнь, но процесс переваривания все никак не начинался.
На самом деле вот так броситься в пасть Серому Волку было совсем не в духе Индриди. Он был веселым и жизнерадостным, но последние дни высосали из него все силы. А сейчас он слышал быстрое сердцебиение чудовища над своим левым плечом, а где-то внизу урчали кишки. Он ждал, что вот-вот его зальет желудочным соком, который начнет разъедать кожу, как кислота из аккумулятора. От недостатка воздуха он начал задыхаться.
«Как будто меня зашили в ливерную колбасу», – подумал Индриди, щупая изнутри стенку желудка. Вскоре он услышал, что пульс замедляется, и раздался чудовищный храп. Сработал специально заложенный в зверя инстинкт: проглотив человека, волк перевернулся на спину и захрапел. При храпе его пасть открывалась и закрывалась, и между клыков в желудок, словно лучи солнца из-за тучи, проникал свет ламп и слепил глаза Индриди; волчьи зубы на фоне покрашенного зеленым потолка напоминали очертания снежно-белого пика Хрёйндранги. Внутрь потянуло воздухом, теплым, словно южный ветерок. Но Индриди не радовался свету. Он думал, что утреннее солнце будет теперь заливать лучами Пера и Сигрид Мёллер, как будто золотым пивом «Туборг». Он представлял себе, как они будут выползать из постели, сросшиеся, как восьминогий паук, пытаясь отлепиться друг от друга, чтобы пойти на работу, как будут разговаривать, и разговаривать, и разговаривать, а потом залезут друг на друга на полу в ванной. Он воображал, как искренне будет улыбаться Пер, когда Сигрид расскажет ему о старичках, с которыми работает, или о лете, проведенном на Сицилии в 17 лет, когда она училась там по обмену, – улыбаться, едва не плача, потому что рассказы Сигрид станут его излюбленной пищей. Рассказы станут вливаться в него, словно «Стародатский аквавит», а он будет жевать их и облизываться, как будто проглотил свиную шкварку. Потом они обзаведутся малышами, мальчиком и девочкой, и Сигрид будет расчесывать золотые локоны своей дочке, а Пер – собирать экскаватор из «Лего» с мальчиком (или наоборот, чтобы соблюсти политкорректность).
В Индриди закипел гнев. Он разозлился всерьез и уже пожалел, что дал себя съесть. Сожаление и печаль переполняли его. Надо было убить Пера, взорвать математиков из «ВПаре», которые рассчитали, что им не судьба быть вместе, застрелить самого Лавстара или организовать в парке развлечений восстание. Надо было похитить Сигрид, но теперь он в желудке у зверя, и даже если он вылезет наружу и убежит с ней из страны, выхода нет. Мир был так тщательно рассчитан и расписан, что каждый кусок дерьма в море можно было отследить до его владельца.
Индриди терял контроль над своими чувствами, его захлестнула печаль сожаления. Но печалиться и жалеть о прошлом было нелогично. Он вызвал службу «Печалька» и спросил: что бы произошло, если бы он не показал Сигрид письмо от LoveStar? Он выбрал самый быстрый вариант ответа, и ответ тотчас возник на его левой линзе: «Хорошо, что она увидела письмо. Иначе И. и С. через неделю погибли бы в авиакатастрофе».
Он снова направил запрос в «Печальку»: что было бы, если бы в тот день она не поехала на север, а решилась бы остаться с ним дома и выспаться?
Ответ: «С. тайно вышла бы из дома и бросилась в пасть викингского песца в 8.17 утра».
С этого времени уже прошло полчаса; Индриди был все еще жив, но звонить в полицию или даже в лесничество было бесполезно. Таков его жребий. Индриди плакал, волк храпел, а его единственная любовь исчезла вдалеке.
Зазвонил телефон. На линзе появилось лицо мамы.
– Привет, мама, – отозвался Индриди грустно.
– Что-то не так, сынок?
– Меня Сигрид бросила. – Индриди с трудом сдерживал слезы. – Мама, меня Сигрид бросила.
– Тебе так плохо? – спросила мама сочувственно.
– Я умираю, мама.
– Маленький мой, – вздохнула мама. – Мы с папой, наверно, слишком тебя защищали. Наверно, не надо было так отгораживать тебя от всех дурных новостей.
– Каких дурных новостей?
– Мы
