Книга Дневник - Генри Хопоу

— А вы что вылупились?! — обратилась она к нашему целому. — Я так поняла, кто-то из вас хочет быть отчисленным из школы, а кто-то — уволенным?!

Удивлению не было предела. Все смотрели на директрису и на Козлова, как на шипящую, выпускающую когти, защищающую котенка кошку, и отходили назад, боясь быть оцарапанными. Из нашего большинства не переставали вылетать единичные оскорбительные речи, мотивирующие лозунги, хаотично распределяющиеся по периметру, но все они терялись на полпути, затухали в пространстве после жалящего взгляда директрисы.

Когда на школьном дворе снова стояли организованные колонны всех классов, когда никто не решался даже пискнуть, когда гробовая тишина куполом повисла над нашими головами, что можно было услышать одинокие вздохи, бурление в пустых животах, сжимание ладоней в кулаки и хруст в суставах, Валентина Рудольфовна, директорша, помогла Козлову подняться, стряхнула пыль с его одежды, приказала ему стоять на месте (он ее не ослушался), подошла к пожарным, собирающим свой инвентарь в машины, и начала беседу на повышенных тонах с оживленными жестикуляциями, переходя на крик. Если ранее она была похожа на мать-кошку, то теперь — на оскалившую пасть злую псину, лающую на спасателей, выполнивших свою прямую обязанность. Она не прекращала грозить им судом, обещала по щелчку пальцев расформировать их пожарную часть, а потом с помощью нескольких звонков «кому надо» — выгнать их детей и близкую родню подходящего возраста из учебных заведений города и района.

У пожарных не было аргументов. Они молча впитывали ее словесный понос, а, когда она наконец закончила, собрали снаряжение и сели в машины. Перед отъездом со школьного двора водитель одной машины покрутил пальцем у виска, а пассажир второй показал Валентине Рудольфовне средний… два средних пальца обеих рук. Козлов, заметив это, посчитав, что жесты адресованы ему, побежал за служебным транспортом, но директриса цыкнула — и он прирос к земле. Похоже, она была единственной, кого он вообще во что-то ставил, кого боялся, кому не имел права перечить, кто представлял для него какую-то опасность.

Сегодня директриса для всех без исключения представляла опасность. Никто больше не хотел попадаться ей на глаза, поэтому опустили в ноги свои. Никто не решался что-либо спрашивать и покорно ждали ее приговора.

Дети больше не могли стоять, кто босой, кто полубосой, на раскалившемся под солнцем асфальте, на въедающихся в ступни, торчащих из его полотна камнях. Даже я, будучи в обуви, не стоял по стойке смирно и переваливался с ноги на ногу. Начались перешептывания учеников. Учителя же не открывали ртов, боясь потерять или работу, или часть заработной платы.

— Тихо! — проревела директриса с поднятой ладонью правой руки.

Стало ясно, отчего во время праздничных и других мероприятий она никогда не пользовалась микрофоном. Своим громким, пронзительным воем она в два слова могла испортить музыкальную аппаратуру.

— В школе произошло чрезвычайное происшествие, — продолжила она. — Но пожара нет и не было. Пожарные проверили электрику на всех этажах, во всех кабинетах. Они не выявили неисправностей. Сигнализация сработала сама собой — дала сбой. Сейчас в школе безопасно. Прошу всех, начиная с первых, заканчивая одиннадцатыми, сохраняя спокойствие, возвращаться в кабинеты. Не забудьте попутно собрать слетевшую с ног обувь. Чужую не брать! Учителя, как только рассадите учащихся, сразу ко мне. Уборщицы, как только сделайте уборку, сразу ко мне. Еще раз прошу… требую сохранять спокойствие, не суетиться и не толкаться. Я больше не потерплю летального исхода в нашей любимой школе. — Она пошла обратно в школу через главный вход. Козлов за ней не отставал, придерживаясь ее плеча. — Пошевеливайтесь!

Мы направились ко входу. Наш класс был вторым в очереди.

В коридоре после параллельного класса ботинок поубавилось, но не скажу, что их стало значительно меньше. Даже когда мои одноклассники с горем пополам нашли свою обувь, коридор все еще был похож на обувной рынок, на котором произошел взрыв.

— Посмотрите, у каждого ли на ногах два ботинка? — спросила НН. — Кто не нашел своих, поднимите руку.

Рук никто не поднял.

Пока мы походили к кабинету, я заметил, что у большинства одноклассников ботинки были разными. Нацепили чужую обувь. Вероятно, не смогли найти свою.

Мы расселись по партам. Наталья Николаевна пересчитала нас.

— Кто-нибудь видел Сашу? — Мы переглянулись. — Илья, ты видел Сашу?

«Сейчас она выведет меня на чистую воду, все поймет. Или она уже в курсе? Попросту издевается надо мной? Что ей ответить? Думай, думай, думай!»

— Илья, ты меня слышишь? Ау. — Она щелкнула пальцами, пытаясь отвлечь, но я продолжал смотреть в одну и ту же точку на доске, прокручивая в голове все возможные сценарии.

Рюкзак за спиной дернулся, ты почти пропел мне: «Не тупи. Скажи, что не видел».

— Нет, Наталья Николаевна, я не видел его. — Я сглотнул.

— Ты хорошо подумал? — Она сощурилась и, казалось, заглянула прямо в душу. Казалось, она знала, что я ее обманываю.

— Д-да.

— Понятно. — Она взглянула на часы, переливающие золотом на солнечных лучах. — Сидите тихо. Хотя бы не орите. Хорошо?

И поторопилась выйти, четко следуя указаниям директрисы. Ее класс сидел за партами, не считая одного ученика, а значит, нужно было спешить в кабинет Валентины Рудольфовны. Она вышла, оставив дверь приоткрытой.

Как только ее шаги скрылись в длине коридора, класс окатило непрерывным общением почти тридцатью воодушевленных, переполненными бурями эмоций учеников. День выдался запоминающимся для каждого, ведь помимо пропущенных занятий, прогулки во дворе школы, ожидания ее скоропостижного сгорания, исчезновения с лица земли, был еще замечен, увиден труп бедной уборщицы. Это было страшнее любого фильма ужасов, только в отличие от фильмов, никто не закрывал глаз, улицезрев раздавленное, перемоловшееся в кашу лицо бабули с открытыми глазами, наблюдающими за каждым и не видящими никого.

— По-честному… кто-нибудь видел Сашку? — спросила Марина Фокалова.

Ей никто не ответил, ведь во всем классе только я один сидел молча и слушал остальных.

— Кто-нибудь хочет еще раз посмотреть, как Козлов прыгнул на носилки? — громче остальных спросила Света Самунец.

Вот ее услышали все, заверещали и подбежали к парте, за которой она сидела вместе с Костей Мухиным. Ему, кстати, не повезло — его чуть не задавили его же школьные друзья, окружившие со всех сторон и надавившие кучей. Он истошно заорал, и куча ослабла.

Оказывается, в классе телефон есть не только у меня. Оказывается, он есть почти у всех. Оказывается, не только я снимал Козлова. Оказывается, Света Самунец превзошла меня в операторском искусстве, начав запись сразу после эвакуации из класса и закончив возвращением в класс.

Она