особо изысканный, но хлебосольный стол. К двум большим бутылям, как впоследствии оказалось — с самогонкой, добавились несколько крайне запыленных трехлитровых банок с солеными огурцами и помидорами, добытых, к величайшему изумлению Матвея из находящегося тут же подпола. Он посмотрел на сиротливо лежащие на краю стола конфетки и внутренне усмехнулся — так и голодал бы, дурень, не догадываясь о запасах еды под ногами.
Все это добавилось к разложенным на столе вареной картошке, основательному куску сала и двум большим, изумительно пахнувшим караваям деревенского хлеба. Матвею сразу же вручили большой ломоть со здоровенным куском грудинки, и он сидел на маленькой скамеечке у разогретой печки, блаженно его пережевывал и умильно наблюдал за происходящим. Ему нравилось его пассивное состояние, ему нравилось, что наконец хоть кто-то проявляет заботу о нем, позволив вот так тихо и спокойно сидеть в углу, ни о чем не беспокоясь. Иногда он ловил на себе косые, оценивающие взгляды вновь приобретенных родственников, но это не волновало его — во всем этом не было злобы, а была только лишь забота о его состоянии.
Единственное, что несколько огорчало его благостное настроение — отсутствие Анастасии среди многочисленных гостей. Он пытался несколько раз поймать мечущегося Семена, чтобы расспросить его о ней, но тот только отмахивался и вновь уносился в набитую битком комнату.
Наконец приготовления были закончены и все с шумом уселись за стол. Были подняты разномастные кружки и стаканы, произнесены соответствующие тосты, и гулянка развернулась своим, уже мало зависящим от Матвея, чередом. Постепенно точка внимания рассеялась, и после нескольких тостов, когда каждый хотел всенепременно чокнуться с ним, разговоры и общение перешли на темы, близкие самим гуляющим — дела и заботы, не избалованных изменениями селян, оставались такими же, какие и были много лет. Предстоящая зима, запасы, урожай, дела далеких, но все м присутствующи м, кроме Матвея, естественно, известных родственников и сложные внутренние взаимоотношения — вот то, что беспокоило их замкнутый мирок. И даже сногсшибательное появление Матвея не смогло надолго стать центром их интересов.
Матвей постепенно запутался во всех хитросплетениях местной жизни и с тоской поглядывал на входную дверь. Пить местный самогон он не смог по причине его абсолютного и невыносимо отвратительного вкуса — первый же глоток вызвал такой мощный рвотный рефлекс, что его, под насмешливые возгласы присутствующих, едва не вырвало тут же на стол. Поддерживать разговор он так же не мог, как и не мог больше выносить заполненную густым табачным дымом атмосферу, поэтому, никем особо не замеченный он выбрался из-за стола и прошмыгнул в сени. Без жалости оставив разгулявшимся родственникам поле битвы.
А на улице было хорошо. Матвей всей грудью вдохнул прохладный воздух, но тут же закашлялся — легкие освобождались от табачных миазмов. Он вытер выступившие слезы и поднял глаза в небо.
И ошеломленно замер, мгновенно погрузившись в открывшуюся перед ним картину. Такого неба он не видел никогда — во всю ширь небосклона разливалось море мерцающих разноцветных огоньков. Поразительно, но здесь, просвечивая через незатуманенную городским смогом атмосферу, звезды были разного цвета! Только на картинках в интернете Матвей видел такое богатство оттенков и цветов — не только белые, но и синеватые, красноватые и зеленоватые огоньки кололи глаз лучиками света, невероятным узором заплетая небесный орнамент. Глядя на проходящее по центру неба, от горизонта до горизонта, густое скопление звезд, Матвей понял почему его называют «Млечный Путь» — словно огромный, он мельком глянул в окно дома на гуляющих родственников, и не очень трезвый молочник разлил целую флягу волшебного, искрящегося бриллиантами молока.
Не особо разбирающийся в созвездиях Матвей, при нужде способный найти ну разве только что пресловутую Большую Медведицу, знал — так выглядит торец нашей галактики, в которой мы живем на страшном отшибе, на самом ее краю. Такие мелкие и незначительные на фоне мироздания, но такие великие в своем собственном мире.
Он еще раз счастливо вздохнул, и застыл, принимая в себя всю эту многообразную красоту, впитывая каждой клеткой своего тела волшебное ощущение причастности к чудесному процессу, который мы называем просто — жизнь.
От созерцания звездного неба его отвлекло тихое вежливое покашливание. Он опустил глаза и увидел, стоящую в освещенном квадрате льющегося из окна желтого электрического света, Анастасию.
Она спокойно и даже немного отрешенно смотрела на него снизу вверх. В слабом свете, на фоне темных одежд мерцали только ее лицо и руки, сложенные на животе.
— Красиво? — просто спросила она.
— Да, — так же просто ответил ей Матвей.
Они помолчали, прислушиваясь к невнятному гулу, доносящемуся из дома.
— Пришла проверить, — ответила она на не заданный вопрос и зябко повела плечами, — а, то знаю я наших…
Матвей промолчал. Он впервые в своей жизни не знал, что сказать женщине. Ее низкий голос странно волновал его, бередя в душе какие-то тонкие и чувствительные струны, которые мешали ему реагировать на нее просто. Казалось, любое произнесенное им слово будет грубым и неуместным блеянием, способным разорвать нарождающееся чувство. Он с каким-то отстраненным любопытством отметил — ему очень нравилась эта женщина. И дело было не только в каком-то половом инстинкте, хотя и это, конечно, присутствовало, но еще и в загадочном душевном влечении, давно забытом в сумбурной жизни Матвея.
— Ты прости меня… если грубо было… но с этими охламонами только так… — будто не замечая молчания Матвея продолжила Анастасия, — в деревне почти никого не осталось, хозяйства давно нет. Выживаем как можем — огород, скотина… а народ пьет… сильно пьет, и если не держать всех в ежовых рукавицах — думаю, деревня вымрет…
Матвей наконец очнулся и с тяжелым вздохом сел на верхнюю ступеньку крыльца. Анастасия тоже изменила позу — слегка расслабилась и оперлась бедром о перила. Таким образом их лица оказались почти на одной высоте. Матвей с любопытством заглянул ей в глаза.
— А вы не пьете?
Анастасия горько усмехнулась.
— Отпила я свое… давно отпила… вместе с семьей и домом… — заметив помрачневшее лицо Матвея, мимолетно коснулась его колена, — не переживай — давно это было… я ведь не местная — в райцентре жила. Семья была — муж… дочурка… Светочка.
Она отвернулась и замолчала, чуть прикрыв глаза и сурово сжав губы. Матвея разрывало сочувствие, но он понимал — сейчас ничего произносить было нельзя. Он стиснул зубы и промолчал, проживая вместе с ней эту нечаянную исповедь. Анастасия судорожно выдохнула и продолжила ровным голосом.
— Пили сильно мы… очень сильно. Я в магазине работала, деньги всегда были… Вот и допились мы однажды — дом
