Лишь один северянин подавал признаки жизни; приподнявшись на локтях, Анлаф попытался было сесть, но над ним громадной глыбой навис Ратибор, ударом ноги в грудь опрокинув того на спину.
— Чего я там познать-то должен был, не напомнишь? Силу и мощь народа северного? Ну-ну! Всё познаётся в сравнении… — ехидно хмыкнув, рыжеволосый воин поднял высоко над головой секиру варяга и с силой опустил её вниз, отсекая оппоненту башку. — Какая ирония, сдохнуть от своего же оружия… Одину привет передавай. От Перуна. Скажи, чтоб не хворал…
— Ратиборушка, — Емельян, выкарабкавшийся, наконец, из-под тела Лауритса, неодобрительно покачал светлыми кудрями, — а прежде чем отрубать ему кочан, тебе не пришла в голову простая до безобразия мысль сначала расспросить этого татуированного засранца о том, что, собственно, в Проклятой долине творится?
— Э-э-э, — Ратибор, чуть смутившись, кашлянул, опосля обернулся к Мирославу: — Дружище, а у тебя там, случаем, полуживых никого не завалялось? Или полумёртвых?.. А то я, это, как обычно, увлёкся мальца…
— Есть мертвецы и те, кто одной ногой в могиле… Не пойдёт?
— А говорить они могут?
— Если только с небесами, Рат…
— Тьфу на тебя…
— И тебе того же, бурундук рыжий…
— Плюха сохатая!
— Замараха!
— Хавронья!..
— Свинтус!
— Стоп, стоп! — пронзительно взвизгнув, Емельян прервал столь многообещающе зарождающийся диалог между двумя воинами. — Как вы смеете зубоскалить друг над дружкой… и без меня⁈ Негодяи! Объясните-ка мне лучше, как случилось так, что я остался один, без поддержки, в самый ответственный момент⁈
— Если не заметил, Емелькин, ты без неё не остался, без поддержки-то!..
— Я не Емелькин, а Емельян, Ратик! — с достоинством поправил он своего приятеля, после чего продолжил предъявлять претензии: — В таком случае куда же вы смотались? Почему я проснулся один, а⁈
— Потому, Емелькин, — Ратибору явно понравилось, что такое обращение пришлось княжьему племяшу не по нутру, — что мы с Миркой проснулись оттого, что по Заросшему тракту топала ватага лиходеев, не особо таившаяся, если что. Заприметив твои павлиньи наряды, они заткнулись да окружили лагерь, расставив по околице лучников. Мы, конечно, к тому времени уже свалили с привала, занявшись опосля любимым делом, то есть принялись спешно сокращать народонаселение северных угодий. Чуть более десятка варягов по буреломам близлежащим раскидали по-быстрому, пока ты там в героя играл… Кстати, — Ратибор одобрительно посмотрел на Емельяна, — а ты молодец! Не сдрейфил! Нарви себе за это землянички. А ежели перестанешь позволять всякой нечисти себя заместо щита пользовать, аки чучело соломенное, то можешь ещё и морошкой обожраться…
— То есть вы всё это время были рядом, вырезая забредших в глубину леса данов? — Емельян растерянно захлопал глазами, ещё не решив, стоит ли ему на это обижаться или нет. — Так-то меня тут мучили, если что! Угрожали моим пяткам угольками!..
— Ну ты ведь живой, не так ли? — Мирослав, вытерев мечи о тунику одного из павших варягов, не спеша убрал их за спину и насмешливо взглянул на молодого жениха. — Ничего тебе не поломали, не отрезали, а, Емельян Первый? Тот самый, что Венценосный… По языку еловыми шишками не водили? Жаль…
— Знаешь, что, Миропупчик?.. — договорить Емельян не смог, ибо ему на голову шлёпнулась добрая плюшка, на этот раз прилетевшая от расположившегося прям над княжьим племяшом скворца, довольно взъерошившего при этом пёрышки.
— Да вы что, издеваетесь⁈ Фу-у-у-у-у! — глава Тайной Канцелярии машинально провёл ладонью по своей шевелюре, только ещё больше размазав птичье непотребство по кудрявой макушке, после чего, брезгливо отдёрнув испачканную помётом руку, схватил первую попавшуюся палку с земли и запустил ею в наглую пташку, гневно завопив при этом на всю округу вслед споро упорхнувшему прочь пернатому негодяю: — Совсем обубнели⁈ Сначала воробей, скотина такая, теперь кто там⁈ Голубь, ворона, дрозд? Скворец⁈ Да, скворец! Собака ты бродячая, а не скворец, слышишь⁈ Курица блохастая! И как нагадил-то, главное, пёс драный! Весь день, что ль, терпел, меня поджидая… Следующий кто надо мной пролетит? Корова⁈
— Бурёнки не летают! На твоё счастье!.. — громогласный хохот разнёсся по окрестностям. — Но вообще, это к деньгам, Емелькин! К большим деньгам! Примета верная, скоро разбогатеешь! Клад, поди, найдёшь!
— Ага, да сразу телегу, златом гружёную, чего мелочиться-то! — поддержал своего рыжего приятеля Мирослав, утирая невольно выступившие слёзы. — Уф, аж прослезился от смеха, бывает же!..
— Бывает, дружище, с нашим Емелей и не такое бывает!..
— Обращаюсь ко всем, кто сейчас ржал, аки сивый мерин: я запомнил ваши наглые рожи, и мстя моя будет страшна! — Емельян принялся изводить платки да лопушки, а опосля и водицу в бурдюке, пытаясь оттереть свалившееся на него «богатство». — Смотри мне, Ратиборушка, коли не разбогатею в ближайшее время, наступлю тебе во сне на промежность и свалю всё на Мирослава!
— Ах ты плут!.. Сделал другу пакость, и на сердце — радость, да?
— Не в нос, а в бровь, Ратик…
— Не так, Емеля. «Не в бровь, а в глаз» говорится…
— А у меня будет так, как я сказал! Надо бы вообще свой сборник забабахать! Назову его: «Поговорки от Емели!»
— Ой, всё!.. Иди в баню, Емельчук!
— Кто⁈ А-р-р-р-р!.. Загрызу, Ратиборушка!..
— Ай, боюсь, боюсь…
Глава 14
Все ближе и ближе…
— Хватит врать! — Горибор, зло щерясь, сплюнул, процедив сквозь зубы: — Я сейчас всю вашу пятёрку тут положу, если не поведаете немедля, где наши братья, что с вами, остолопами, в Бобруйскую слободу отправились! Они должны были привести сегодня ещё бобриков, то есть местных, но никого нет до сих пор, а ведь скоро темнеть начнёт! Чего-то случилось, и уверен, что вы знаете что! Советую начинать говорить, Рангольф, коли жизнь не наскучила!..
— Я понятия не имею, куда этот полтинник запропастился! — зло бросил Рангольф в ответ, довольно низкорослый викинг примерно лет сорока — сорока пяти на вид, нервно сжимающий в руках двуручную секиру. Примечателен сей воитель северный был, в первую очередь, своей длиннющей бородищей до колен, заплетённой во множество косичек. — Когда мы уходили с сорока пленниками, у ваших всё хорошо было, никаких проблем не имелось! — находящиеся у него за спиной четверо данов согласно закивали гривами, крепко сжимая при этом топоры да мрачно зыркая на окруживших
