запах меда, земли, влаги.
В одно такое утро в больнице появился Арчибальд Скайльс. Он крепко пожал руку Лося: «Поздравляю, дорогой друг», – и сел на табурет около постели, сдвинул канотье на затылок.
– Вас сильно подвело за это путешествие, старина, – сказал он. – Только что был у Гусева, вот тот молодцом: руки в гипсе, сломана челюсть, но все время смеется – очень доволен, что вернулся. Я послал в Петербург его жене телеграмму, пятьсот фунтов. По поводу вас телеграфировал в газету – получите огромную сумму за «Путевые наброски». Но вам придется усовершенствовать аппарат, вы плохо опустились. Черт возьми, подумать – прошло почти четыре года с этого сумасшедшего вечера в Петербурге. Кстати, когда вернетесь в Петербург – разинете рот: теперь это один из шикарнейших городов в Европе. Ба, вы же ничего не знаете… Советую вам, старина, выпить рюмку хорошего коньяку, это вернет вас к жизни, – он вытащил из желтого портфельчика бутылку, – ба, этого вы тоже не знаете: мы же опять «мокры», как утопленники…
Скайльс болтал, весело и заботливо поглядывая на собеседника, лицо у него было загорелое, беспечное, на подбородке – ямочка. Лось негромко засмеялся и протянул ему руку:
– Я рад, что вы пришли, вы славный человек, Скайльс.
Голос любви
Облака снега летели вдоль Ждановской набережной, ползли покровами по тротуарам, сумасшедшие хлопья крутились у качающихся фонарей, засыпало подъезды и окна, за рекой метель бушевала в воющем во тьме парке.
По набережной шел Лось, подняв воротник и согнувшись навстречу ветру. Темный шарф вился за его спиной, ноги скользили, лицо секло снегом. В обычный час он возвращался с завода домой, в одинокую квартиру. Жители набережной привыкли к его широкополой, глубоко надвинутой шляпе, к шарфу, закрывающему низ лица, к сутулым плечам, и даже когда он кланялся и ветер взвивал его поредевшие белые волосы – никого уже более не удивлял странный взгляд его глаз, видевших однажды то, что нельзя видеть земнородному.
В иные времена какой-нибудь юный поэт непременно бы вдохновился его сутулой фигурой с развевающимся шарфом, бредущей среди снежных облаков. Но времена теперь были иные: поэтов восхищали не вьюжные бури, не звезды, не заоблачные страны, но стук молотков по всей стране, шипенье пил, шорох серпов, свист кос – веселые земные песни. В стране в этот год начаты были постройкою небывалые, так называемые «голубые города».
Прошло полгода со дня возвращения Лося на Землю. Улеглось неистовое любопытство, охватившее весь мир, когда появилась первая телеграмма о прибытии с Марса двух людей. Лось и Гусев съели положенное число блюд на ста пятидесяти банкетах, ужинах и ученых собраниях. Гусев продал камушки и золотые безделушки, привезенные с Марса, – нарядил жену Машу как куклу, дал несколько сот интервью, завел себе собаку, огромный сундук для одежи и мотоциклет, стал носить круглые очки, проигрался на скачках, одно время разъезжал с импресарио по Америке и Европе, рассказывая про драки с марсианами, про пауков и про кометы, про то, как они с Лосем едва не улетели на Большую Медведицу, – изолгался вконец, заскучал и, вернувшись в Россию, основал «Ограниченное Капиталом Акционерное Общество для Переброски Воинской Части на планету Марс в целях спасения остатков его Трудового Населения».
Лось работал в Петербурге на механическом заводе, где строил универсальный двигатель марсианского типа. Предполагалось, что его двигатель перевернет все устои механики, все несовершенства мировой экономики. Лось работал не щадя сил, хотя мало верил в то, что какая бы то ни было комбинация машин способна разрешить трагедию всеобщего счастья.
К шести часам вечера он обычно возвращался домой. Ужинал в одиночестве. Перед сном раскрывал книгу: детским лепетом казались ему строки поэта, детской болтовней – измышления романиста. Погасив свет, он долго лежал, глядел в темноту – текли, текли одинокие мысли.
В положенный час Лось проходил сегодня по набережной. Облака снега взвивались в высоту, в бушующую вьюгу. Курились карнизы, крыши. Качались фонари. Спирало дыхание.
Лось остановился и поднял голову. Ледяной ветер разорвал вьюжные облака. В бездонно-черном небе переливалась звезда. Лось глядел на нее безумным взором – алмазный луч ее вошел в сердце… «Тума, Тума, звезда печали…» Летящие края облаков снова задернули бездну, скрыли звезду. В это короткое мгновение в памяти Лося с ужасающей ясностью пронеслось видение, всегда до этого ускользавшее от него…
* * *
Сквозь сон послышался шум, будто сердитое жужжание пчел. Раздались резкие удары – стук. Спящее тело Аэлиты вздрогнуло, она вздохнула, пробуждаясь, и затрепетала. Он не видел ее в темноте пещерки, лишь чувствовал, как стремительно бьется ее сердце. Стук в дверь повторился. Раздался снаружи голос Тускуба: «Возьмите их». Лось схватил Аэлиту за плечи. Она едва слышно сказала:
– Муж мой, Сын Неба, прощай.
Ее пальцы быстро скользнули по его платью. Тогда Лось ощупью стал искать ее руку и отнял у нее флакончик с ядом. Она быстро, быстро – одним дыханием – забормотала ему в ухо:
– На мне запрещение, я посвящена царице Магр… По древнему обычаю, страшному закону Магр девственницу, преступившую запрет посвящения, бросают в лабиринт, в колодезь… Ты видел его… Но я не могла противиться любви, Сын Неба. Я счастлива. Благодарю тебя за жизнь. Ты сжег мой разум. Ты вернул меня в тысячелетия хао, во влагу жизни. Благодарю тебя за смерть, муж мой…
Аэлита поцеловала его, и он почувствовал горький запах яда на ее губах. Тогда он выпил остатки темной влаги – ее было много во флакончике: Аэлита едва успела коснуться его. Удары в дверь заставили Лося подняться, но сознание уплывало, руки и ноги не повиновались. Он вернулся к постели, упал на тело Аэлиты, обхватил ее.
Он не пошевелился, когда в пещерку вошли марсиане. Они оторвали его от жены, прикрыли ее и понесли. Последним усилием он рванулся за краем ее черного плаща, но вспышки выстрелов, тупые удары отшвырнули его назад к золотой дверце пещеры…
* * *
Преодолевая ветер, Лось побежал по набережной. И снова остановился, закрутился в снежных облаках, и так же, как тогда, в тьме небесной, крикнул исступленно:
– Жива, жива!.. Немыслимо!.. Нет, невозможно!.. Аэлита, Аэлита!..
Ветер бешеным порывом подхватил это впервые произнесенное на Земле имя, развеял его среди летящих снегов. Лось сунул подбородок в шарф, засунул руки глубоко в карманы, побрел, шатаясь, к дому.
У подъезда стоял автомобиль. Белые мухи крутились в дымных столбах его фонарей. Человек в косматой шубе приплясывал морозными подошвами по тротуару.
– Я за вами, Мстислав Сергеевич, – крикнул он весело, – пожалуйте в машину, едем.
Это был Гусев. Он наскоро
