землю тихая, беззвёздная ночь, когда пришла добрая весть – Филипповское очищено от красных!
Со стороны Екатеринодара сумрачное небо прорезали бледные зарницы, и доносился едва слышный отдалённый гул артиллерийского боя. Где-то далеко-далеко, за несколько десятков вёрст, бухали орудия. И вся обозная колонна, затаив дыхание, стала всматриваться в отдалённые вспышки и вслушиваться в ускользающие звуки. Через месяц нескончаемых боёв в полном окружении вражеских войск многие добровольцы уже изверились встретить родственную силу…
После двухдневного непрерывного боя ночлег в брошенном жителями просторном селе Филипповском был настоящим блаженством. В ожидании квартирных районов в волостном правлении собрались начальники. «За стеной слышен громкий спор, – писал А. И. Деникин.
– Вы почему заняли кварталы правее площади?
– Да потому, что ваши роты явились с севера и дочиста обобрали наш район.
– Ну, знаете… кто бы говорил. Я вот сейчас заходил в лавку за церковью, видел, как ваши офицеры ящики разбивают…
Вот – оборотная сторона медали. Подвиг и грязь. Нервно подёргивается Кутепов и куда-то уходит. Через четверть часа возвращается.
– Нашли сухари и рис. Что же, прикажете бросить и не варить каши?
Никто не возразил. Тяжёлая обстановка Гражданской войны вступала в непримиримые противоречия с общественной моралью. Интендантство не умело и не могло организовать правильной эксплуатации местных средств в селениях, которые брались вечером с бою и оставлялись утром с боем… Голод, холод и рваные отрепья – плохие советчики, особенно, если село брошено жителями на произвол судьбы. Нужда была поистине велика, если даже офицеры, изранив вконец свои босые ноги, не брезговали снимать сапоги с убитых большевиков… армия состояла не из одних пуритан и праведников. Та исключительная обстановка, в которой приходилось жить и бороться армии, неуловимость и потому возможная безнаказанность многих преступлений давали широкий простор порочным, смущали морально неуравновешенных и доставляли нравственные мучения чистым. С явлениями этими боролись и Корнилов, и весьма энергичный комендант штаба полковник Корвин-Круковский, и большинство командиров – иногда мерами весьма суровыми. Искоренить своеволие они не могли, но сдерживали его всё же в известных рамках»[186].
Над смертельно уставшей армией витала одна лишь мечта – заснуть в мягкой постели в зажиточной хате. Красные в ту ночь не тревожили добровольцев, хотя, по утверждению генерала Богаевского, вполне могли бы вырезать их, спящих непробудным сном.
На рассвете 10 (23) марта головной батальон Корниловского полка переправился через реку Белую и двинулся по направлению на станицу Рязанскую. Дорога шла низменной долиной к высотам, что тянулись гребнем параллельно реке. Основные силы корниловцев только начали переправу, когда на гребне, на расстоянии около 800 шагов, показались густые цепи красных. Не жалея снарядов, заговорила их артиллерия, стремясь разбить мост. Завязался один из самых жестоких боёв Ледяного похода.
На переправе началась неразбериха. Под огнём красных батарей корниловцы шарахнулись с моста, некоторые попадали в воду, но вскоре полк оправился и завершил переправу. От близких взрывов над рекой то тут, то там поднимались султаны воды.
Вслед за корниловцами шёл чехословацкий батальон. Рассыпавшись в цепь, корниловцы и чехословаки взобрались на гребень, но понесли при этом ощутимые потери. С большим трудом им удалось закрепиться на высотах. Пользуясь численным превосходством, красные рвали фронт, пытаясь столкнуть белых обратно в долину. Чуть отступив, корниловцы залегли и окопались. На них накатывала сила, значительно превосходившая по численности всю Добровольческую армию. Для прикрытия майкопского направления красные стянули сюда многочисленные части. Атакуемый ими гребень господствовал над местностью и позволял в случае успеха запереть добровольцев в узкой долине глубокой болотистой реки.
Вслед за корниловцами и чехословаками переправился Партизанский полк и сразу же втянулся в бой. Красные широким фронтом повели решительное наступление. Одновременно в тылу у белых с севера на Филипповское напирали другие части красных, взяв в клещи Добровольческую армию. Оставленные в арьергарде юнкера генерала Боровского с трудом сдерживали неприятеля.
Переправа обоза по единственному мосту шла крайне медленно, а те, кто переправился, пополняли обширный обозный табор, вставший в ожидании развязки. Многочисленные повозки с ранеными сбились в кучу на узком пространстве, прижимаясь к крутому скату правого берега.
Снаряды красных батарей ложились всё точнее и рвались в узкой долине, разбив несколько повозок и экипаж генерала Алексеева, смертельно ранив его кучера. Сам генерал Алексеев в это время находился где-то у передней линии. Люди в обозе сбивались в группы и странно перемещались по долине, пытаясь предугадать следующее направление шрапнельной очереди. «И когда сухой треск пулемётной стрельбы становится таким болезненно отчётливым и близким, – вспоминал А. И. Деникин, – на подводах с лежащими под жидкими одеялами беспомощными телами страдальцев заметно волнение. Слышится чей-то придавленный голос:
– Сестрица, не пора ли стреляться?..»[187]
На переправе давка. Генерал Корнилов со штабом подъехал к мосту и приказал раздать винтовки легкораненым. Из них сформировали два отряда по 50–60 человек и во главе с полковником отправили в переднюю линию на гребень в помощь Партизанскому полку, который шёл на усиление левого фланга корниловцев.
Бой не прекращался весь день без решающего успеха с той или с другой стороны. Село Филипповское, переправу, гребень и долину реки непрерывно крыли снаряды красных батарей. Орудия добровольцев отвечали редкими одиночными выстрелами. Снарядов и патронов осталось ничтожное количество. Резервы исчерпаны. Всё, что было под рукой, генерал Корнилов отправил в огонь.
Был момент, когда положение добровольцев заметно ухудшилось. Расстреляв все свои патроны, начал отходить чехословацкий батальон. В отчаянии командир батальона капитан Неметчик повалился на землю и, неистово размахивая руками, закричал:
– Дальше я не могу отступать: останусь здесь хотя бы один!
Возле него собралась группа чехословаков. Генерал Корнилов отправил к ним свой конвой, который снабдил их патронами. Чехословаки вновь рассыпались в цепь, залегли и открыли огонь.
В. А. Ларионов вспоминал: «Красные, бросив крупные силы в контратаки, несколько раз прорывали наш фронт. Генерал Корнилов остановил нашу батарею, направил её в прорыв и, стоя во весь рост на стогу сена, наблюдал, как наши орудия метким огнём остановили густые цепи красных, потеснивших кубанцев генерала Богаевского почти до батареи. С этого же стога, стоя под градом пуль, он бросил свой конвой в конную атаку влево от батареи, где красная пехота прорвала нашу редкую цепь»[188].
Чувствовалась усталость и у корниловцев. Войска слишком растянулись на широком фронте. Заколебался один из батальонов, потерявший своего командира. А красная пехота густыми массами с криками и руганью в адрес добровольцев вновь пошла в атаку. Командир Корниловского полка полковник Неженцев, чувствуя приближение катастрофы, нервно метался от одного батальона к другому. В критические минуты боя он послал генералу Корнилову просьбу о помощи, но помочь уже было нечем…
За левым флангом корниловцев сражался Партизанский полк. Стог соломы служил командным пунктом для генерала Богаевского. «Стоя на высоком стогу соломы за своими цепями, –
