из окровавленной кобуры растерзанного полицейского. Автомат он перекинул через плечо, а пистолет протянул Асе.
— Держи. Вдруг пригодится.
— Ты смеёшься? Чем взять? Этим?
Ася вытянула вперёд мышиные поролоновые лапы, явно для прицельной стрельбы не предназначенные. Расул покачал головой и засунул пистолет себе за пояс.
Они повернули в сторону Манежной. Ася смотрела на Кремль — пространство перед Боровицкой башней было похоже на поле боя. Ещё дымились два вертолёта, вылетевшие из Кремля и разбившиеся сразу после взлёта. Со стороны набережной виднелась остановившаяся навсегда танковая колонна, а дальше — уже на самой набережной — Ася разглядела толпу заражённых. Так же, как и на «Кропоткинской», заражённые сбились в стаю и бродили в поисках еды вдоль набережной и под Большим Каменным мостом.
Почему-то Асе стало немного лучше от того, что Кремль уцелел. Спокойнее. В конце концов, ужасными для неё были люди, которые в Кремле заседали и которые, очевидно, были ответственны за творившийся вокруг кошмар, а саму крепость Ася любила. Она была симпатичная, ей нравилось, как на куполах Кремлёвских соборов играет солнце, как над колокольней Ивана Великого иногда пролетает небольшая стая голубей. Эти простые воспоминания о прошлой жизни были Асе дороги, и она улыбнулась.
Расул не видел её улыбки. Он не отвлекался, он был полностью сосредоточен: им надо было выжить и выбраться. Он осторожно потрогал задумавшуюся Асю за плечо и мотнул головой в сторону Манежной. Пора идти дальше.
***
Рядом с аккуратным жёлтым особняком, в котором располагался институт стран Азии и Африки, им пришлось уйти с проезжей части: большинство машин в этой части Моховой сгорели, и перебираться по ним было сложно, а иногда и опасно. На тротуаре лежали тела растерзанных, и впереди, рядом с «Националем», Ася с Расулом увидели уже ставшую им привычной гору тел погибших. Аккуратно обходя её справа, Расул заметил какое-то движение и инстинктивно сдёрнул с плеча автомат.
Через окна гранд-кафе «Доктор Живаго» Владимир Рудольфович заметил странную пару — вооружённого мужчину и огромную розовую мышь — ещё издалека, но всё сомневался: стоит ли ему выходить к ним? Помогут ли они ему спастись? Решающую роль сыграл именно автомат на плече мужчины: человек с оружием — это человек, облечённый властью, а значит, с ним можно найти общий язык. Он поможет. Принятое решение придало Владимиру Рудольфовичу оптимизма, он широко распахнул тяжёлую дверь гранд-кафе и выбежал на улицу.
Расула учил стрелять дядя — в прошлом военный, а ныне начальник РОВД. Ко всем делам, которые он делал в жизни, дядя относился основательно, и раз ему надо было научить племянника обращаться со стрелковым оружием, то он научит его делать это, как надо. Профессионально.
Расул выстрелил дважды — как учил дядя. Короткая очередь, три выстрела, в грудь. Чуть поднять прицел, и вторая — в голову. У него давно не было практики, поэтому непосредственно в голову он не попал, одна пуля разорвала Соловьёву горло, а две другие не попали в него вовсе, но вот первая очередь была точна целиком, и Владимир Рудольфович умер прежде, чем его тело грузно упало на и без того залитую кровью мостовую.
От неожиданности Ася закричала. Расул в ужасе обернулся к ней, но Ася и сама вспомнила, что громкие звуки сейчас равносильны быстрой смерти, и взяла себя в руки. Они завертели головами, оглядываясь, пытаясь понять, не привлёк ли звук выстрелов новых заражённых.
Им повезло. Примерно шесть часов назад в здании госдумы, расположенном прямо через дорогу от «Националя», начался пожар — в столовой «заискрил» один из холодильников — и сейчас гигантское здание полыхало почти целиком. Так же, как и в случае с заправкой, которая взорвалась на глазах Тони и Лавра, звук пожара привлек заражённых. Они сбегались к Думе от «Тверской» и «Театральной», ведомые голодом и оставшимися инстинктами. Расул и Ася несколько минут заворожённо смотрели на это зрелище: по одиночке и небольшими группами заражённые бежали в пожар и сгорали. Наконец Ася отвела взгляд от ужасающего зрелища и тут же вспомнила, что случилось.
— Ты зачем в него выстрелил?
Ася подошла к телу убитого и вгляделась в его лицо.
— На автомате. Он бежал, я думал, заражённый…
— Это ж этот, как его, который всех «мразями» называл — Соловьёв!
Расул подошёл поближе. Действительно, перед ним лежал известный и ему телеведущий. Правда, Расул слукавил: он узнал Соловьёва и на автомате нажал курок только в первый раз. Вторую очередь он уже выпустил совершенно осознанно. Ася склонилась над трупом, чтобы получше его рассмотреть.
— Он меня бабушки лишил, мудила. Всё детство мне бабушка была лучшим другом, а потом стала передачи его смотреть. Когда узнала, что я в Москве на митинг Навального ходила, позвонила — прокляла, назвала предательницей…
— А у меня он маму отравил. Самая добрая женщина на свете моя мама была, пока его смотреть не начала. С тех пор только и разговоров, что о врагах и о том, как всех уничтожить и расстрелять надо.
Носком кроссовка Расул легонько пнул тело — удостовериться, что ведущий действительно мёртв. Ася, стоявшая молча рядом, казалось, приняла для себя какое-то важное решение. Она повернулась к Расулу, сняла с себя голову Мыша, чуть-чуть привстала на цыпочки — Расул был её ощутимо выше — и чмокнула его в щеку. От неожиданности он даже сделал шаг назад.
— Ой! Ты чего?
В его голосе Ася услышала только удивление и радость. Она хихикнула от удовольствия.
— Просто. Захотелось!
Они стояли, смотрели друг на друга и улыбались. Расул наконец получил ответ на вопрос, который мучил его так долго — под нелепой головой розовой мыши скрывалась весёлая девушка с копной кудрявых каштановых волос, карими глазами и носом с горбинкой. Момент прошёл, но он не был упущен и, надевая обратно свой «шлем», Ася продолжала улыбаться. Расул закинул обратно на плечо автомат.
— Давай по Манежной попробуем обойти? Рядом с пожаром идти точно не вариант.
Ася кивнула.
— Пошли! Потом к Лубянке поднимемся и через Садовое на Проспект мира, так?
— Звучит как план.
И они пошли. Всё так же молча, и всё так же улыбаясь.
***
Сева лежал на асфальте. Он не смог бы сейчас перечислить все те мысли и чувства, которые сплелись в нём страшным чёрным клубком. Поэтому он просто выл. От горя, безнадёжности и несправедливости. Перепуганный Костя озирался, ожидая увидеть заражённых, которых мог привлечь этот животный вой, но проулок, в который выходила дверь музея, был пуст. Они были одни.
Костя пытался что-то сказать Севе, как-то утешить его, обнимал, но на брата ничего не действовало. Минут через пять его вой стал тише, он стал хрипеть и в конце концов поднялся с асфальта, сел и уже беззвучно зарыдал.
Костя ничего больше не говорил, просто сидел рядом с братом и держал его за руку. Они просидели так минут десять, прежде чем Сева вытер тыльной стороной ладони слёзы и встал.
— Пойдём, Коть?
— Дальше к вокзалу?
— Да, у меня идея появилась. Мы вчера, пока ты спал, её с Ма... с Машей обсуждали.
Косте показалось, что Сева сейчас снова заплачет, но он сдержался. Сделал глубокий вдох, выдох — как их учила мама — и продолжил:
— Это на самом деле не моя была идея, а Маши: если заражённые всюду бегут от станций метро, значит там, наверное, их нет?
Костя задумался — Машина теория звучала предельно логично. Сева тем временем поправил рюкзак и направился к выходу из проулка, продолжая объяснять уже на ходу.
— Если в метро
