смог отказать ей. Не после того, как она сообщила про роддом. Признаться, я бы и в травматологию приехал, да в любое отделение. Я уже говорил, что любил в своей жизни не так часто.
— Привет, — говорю тихо.
— Привет, — по ее щекам скатываются слезы. — Ты приехал.
— Конечно. Стоило позвонить раньше. Сразу.
Она кивает и шепчет одними губами «прости». Я не знаю, почему Лиза мне позвонила. Понятия не имею, что могу сделать, поэтому не тороплюсь придвинуться ближе и как-то контактировать.
— У меня не получилось, — говорит она. — Не получилось доносить нашего сына до нужного срока.
У меня внутри все холодеет. Ребенка в палате нет, Лиза расстроенная, у нее глаза натуральным образом на мокром месте. Мысль о том, что с ребенком может что-то случится, заполняет меня изнутри. Я тоже начинаю нервничать, поэтому вопрос получается трудным:
— Он… в порядке?
— Он в инкубаторе! — восклицает Лиза. — Маленький такой, сморщенный. Слабенький.
Она начинает плакать, и я больше не могу сидеть на стуле. Иду к ней, забираюсь на безбожно высокую кровать и обнимаю Лизу. Изабеллой ее звать не получается, особенно в уме, как я не стараюсь перестроиться.
— Я только сегодня его увидела. Там и другие детки есть, поменьше, но мне все равно страшно, как он там.
Ловлю себя на мысли, что совершенно не знаю, как с ней разговаривать. Как спросить, почему она не позвонила раньше, чтобы это не прозвучало, как упрек? Как, скажите, это сделать? У меня не выходит, хотя я стараюсь придумать вопрос. Даже шутки изо всех сил придумываю, но вслух говорить нечего. Так и молчу.
— Отец не знает, что я тебе позвонила, — выдает Лиза.
— Расскажи мне все.
Вот так, кажется, неплохо. Я не давлю, не задаю лишних вопросов. Просто прошу, мать его, поставить меня в известность. Почему она не позвонила? Почему ушла, если оставила ребенка? Почему в конце концов изменила свое мнение и все-таки сообщила мне о сыне?
— Нечего рассказывать. Ребенка удалось оставить с трудом. Отец был против, настаивал на аборте. Нет, ты не подумай! — она утирает слезы. — Никто меня насильно на аборт не тянул, но разговоров поучительных было много. Все старались, но у них никак не выходило. Я решила, что оставлю, грозилась, что расскажу тебе. Папа потом сменил пластинку, заботой и вниманием окружил, но потребовал, чтобы ты не узнал. Я хотела рассказать, правда хотела, но…
Она запинается, я стараюсь не напрягаться, хотя ощущаю, что начинаю нервничать. Выпитый алкоголь немного напоминает о том, что я вообще-то с праздника и там, к слову, чуть не трахнул случайную женщину. Нереализованное сексуальное возбуждение не делает мне легче. Ни капли. Напротив, реагирую на все острее. И отца Лизы хочется впечатать в стену. Уверен, будь он здесь, я бы с трудом сдержался, если б вообще сдержался.
— Я боялась, Тарас. И сейчас боюсь. Отец для меня — целый мир. Я всегда могла на него положиться. Он тяжелый человек, сложный, настаивает, чтобы все было по его, но… он мой мир. Всегда им был. Я знала, что папа защитит, чтобы не случилось, поможет, придет на помощь. Остаться без него — сложно. Если бы я тебя не встретила тогда, то вернулась бы домой почти сразу, потому что я не привыкла к самостоятельности.
Лиза шмыгает носом. Признаваться в этом ей сложно, но это мне давно было понятно. Почти сразу. Подсознательно я осознавал, что в моем лице она нашла ту самую опору, которую видела в лице отца. И охотно сменила одну клетку на другую.
— Я трусиха, Тарас. Но ты это, наверное, и так знаешь. Я не могу сказать, что жила все это время в страхе, но я боялась позвонить и все тебе рассказать. И сейчас боюсь, хоть отца и нет в городе. Он ничего не знает, но мне все равно страшно.
— Почему?
— Потому что он может не отпустить.
— К счастью, у него никто не будет спрашивать разрешения.
Пока Лиза ошарашенно на меня смотрит и переваривает информацию, я четко знаю, кому буду звонить и о чем просить. У меня родился ребенок. Сын. Я всегда хотел иметь детей. Одного, двух или даже трех. Сейчас, когда эта мечта осуществилась, я просто не могу кому-либо позволить ее разрушить.
Я решительно встаю с кровати и спрашиваю:
— Покажешь мне сына?
— Не уверена, что тебя пустят… — бормочет Лиза, но с кровати подрывается и ведет меня к выходу.
Мы преодолеваем небольшое расстояние и подходим к стеклянной стене. Лиза тычет в один из боксов и говорит, что там, внутри, мой сын.
— Я спрошу, узнаю, можно ли.
Лиза скрывается за дверью, а через минуту появляется с медсестрой, которая проводит меня внутрь. Помогает надеть перчатки и халат, шапочку. В этой смешной медицинской одежде я шагаю к боксу. Рядом идет Лиза. У меня от вида маленького сморщенного тельца внутри все сжимается. От отчаяния, от боли, от безысходности. Меня не было рядом, пока она вынашивала нашего сына. Я не мог ничего сделать, когда начались преждевременные роды, меня не было рядом.
— Такой маленький.
— Он вырастет, — обещает Лиза.
Крохотный… Я не представляю, как брать его на руки, когда его можно будет забрать из бокса. Об этом, кстати, нужно будет узнать у врача, ну и заодно предупредить его, что Лизу и сына из роддома буду забирать я, а не Тагаев. Не знаю, что он попытается предпринять, да и плевать, если честно. Он отобрал у меня женщину, но у него не получится отобрать сына.
Глава 42
Изабелла
Поверить не могу, что Тарас здесь. Рядом со мной. Держит меня за руку и ведет в палату после того, как мы насмотрелись на сына. Нас, к слову, оттуда выгнали. Пришла медсестра и сказала, что на сегодня достаточно посещений. Нам пришлось уйти. Я расстроена, ведь я так мало видела своего сына, так мало времени провела с ним вместе. Сердце болезненно сжимается, когда я думаю о том, что он там один. Лежит в этой холодной камере без тепла и ласки. Медсестра, конечно, сказала, что ему там тепло, ведь там поддерживается температурный режим — для недоношенных деток это очень важно — но разве какая-то камера заменит материнское тепло?
Тарас помогает мне зайти в палату и забраться на кровать. Я быстро укутываюсь по самую шею и пытаюсь не думать о том, как выгляжу. В палате есть зеркало. Я туда заглянула еще утром. Ужаснулась самой себя. Бледная кожа,
