деревней?
– Зазноба у него там живет, – ответил я, покашливая. – Валька Тимощук. Она давно по всей деревне растрезвонила, что Кирюха за ней, якобы, на персональном самолете прилетит. Никто не верил. И вот прилетел… Третий день уже, как это случилось. Мы с мужиками в том болоте ковырялись, ковырялись, да вот только это и смогли выловить. Да туда хоть дюжину слонов брось – так даже копыта не достанешь. В прошлом году, перед посевной, трактор туда въехал – и всё, кранты, гиблое дело! Только пузырь выпукнулся с каким-то нехорошим запахом. От него вся деревня потом с трудом дышала, на работу никто не вышел, повсеместно компрессы с водкой на рот накладывали для лучшей фильтрации…
– А что… – пробормотал начальник, осторожно извлекая из-под рваных джинсов приказ. – Разве его родственники живут в вашей деревне?
– Да там каждый второй ему родственник! Вот я, к вашему сведению, прихожусь его двоюродным братом.
– Мгм, – пробормотал начальник и кивнул на диван. – Присядьте…
Я взял со стола зажигалку и подпалил кончик самокрутки. Начальник сел за стол, осторожно сдвинул на край останки дорогого пилота и нажал на кнопку селектора.
– Борисыч, – сказал он (Борисыч – это наш руководитель полетов). – А Вакулин приехал?
– Да, Сергей Михайлович. Вот он, рядом со мной.
– Пригласи его ко мне, пожалуйста.
Я даже закашлялся и чуть не выплюнул самокрутку. Только не это! Начальник позвал в кабинет моего инструктора, с которым до последнего времени мы летали в одной «спарке», и который знает меня как облупленного!
Я лихорадочно думал, как бы избежать разоблачения. Сделать вид, что мне приспичило, и выйти из кабинета? Но это ничего не решит, Вакулин наверняка будет дожидаться, когда я вернусь. А если я не вернусь, то рухнет весь мой план. Попросить начальника, чтобы наш разговор продолжался наедине?.. Я никак не мог найти спасительное решение. Начальник, заметив, что я сижу как на иголках, очень мягко, щадя мои чувства, произнес:
– Я вас прекрасно понимаю и разделяю ваше горе. Извините нас, если можете. Но я уверяю вас, что виновник этой катастрофы уже наказан. Техник, который готовил самолет к вылету, уволен. Вот приказ…
Дрожащей рукой он протянул мне съежившийся от влаги лист с чернильными разводами. Я шмыгнул носом и кивнул. У меня слезы встали в глазах от жалости к начальнику. Он искренне переживал, а я, подлец, его разыгрывал, играл на возвышенных чувствах!
Тут дверь распахнулась и в кабинет зашел Вакулин. Я обмер и втянул голову в плечи.
– Вот из села приехал родственник Кирилла Вацуры, – представил меня начальник.
Я еще ниже опустил лицо, поднял воротник телогрейки и стал яростно пыхтеть самокруткой. Едкий дым выедал мне глаза, в горле с неимоверной силой першило, я кашлял, хрюкал, всхлипывал и заливался натуральными слезами.
– Примите мои… от всего сердца… я очень сожалею… – забормотал Вакулин.
Я видел только его ботинки – замечательные летные ботинки, которым я так завидовал и не раз просил Вакулина продать их мне. Чувство ужаса не покидало меня. Мне страшно было представить, что будет, если инструктор вдруг меня узнает.
– Вот всё, что от него осталось, – тяжелым голосом произнес начальник, и я услышал, как об стол тихо брякнулся обломок щитка.
– Да, – прошептал Вакулин. – Он был в этой футболке… И в этих джинсах…
– Самолет упал в болото недалеко от деревни Сусои, – продолжал начальник и, повысив голос, поскольку обращался уже не столько к Вакулину, сколько ко мне, добавил: – Но мы не имеем (он постучал кулаком по столу), не имеем морального права обвинять пилота в умышленном отклонении от курса!
– Да, – шумно сглотнув, подтвердил Вакулин.
– Потому что мы определили причину отказа двигателя и выяснили, что в катастрофе виноват наш техник Шугайко! – занимался самобичеванием начальник.
– Этот подлец установил в двигатель неисправный датчик фазораспределения, – добавил инструктор. – Мы дали ему деньги на новый датчик, а он свинтил где-то старый, да еще и неисправный.
– «Где-то»! – злобно передразнил начальник. Теперь весь его гнев был обращен к ненавистному технику Шугайко. – Он сам признался, что выменял датчик за бутылку водки у техников аэропорта. А те сняли его с самолета, давно списанного в утиль.
– А с неисправным датчиком далеко не улетишь, – вставил инструктор. – Рано или поздно заглохнет двигатель.
«Так вот какая собака виновата во всех моих бедах! Техник Шугайко! – с облегчением подумал я, так как теперь с меня спадало бремя вины за разбитый самолет. – Найду его и обязательно набью морду!» Самокрутка догорела и теперь обжигала мне пальцы. Я кинул ее под ноги и раздавил сапогом, как обязательно поступил бы мой герой. Инструктор стоял рядом со мной и переминался с ноги на ногу.
– А вы похожи на Кирилла, – вдруг произнес он с едва заметным испугом.
– Двоюродный брат, – пояснил начальник.
– Да, может быть… – рассеянно отозвался Вакулин. – Ухо… и овал лица… Ну просто копия…
Я снова закашлялся.
– Чаю хотите? – предложил начальник.
– Нет, – сипло ответил я.
Начальник скрипнул стулом и перешел к самой трудной части разговора:
– Вы, конечно, можете потребовать у нас моральную компенсацию, но…
– Не надо, – перебил я тем же сиплым голосом и громко высморкался в рукав телогрейки.
– Ну да, понимаю… У вас, безусловно, есть полное право подать на нас в суд.
«Дорогой мой майор! – подумал я. – Когда я вернусь к нормальной жизни, то обязательно принесу тебе ящик водки в качестве моральной компенсации за то, что я сейчас тебя мучаю!»
– Какой суд?! – простонал я. – О чем вы говорите?!
– Так что же вы хотите? – в один голос спросили начальник и инструктор.
– Похоронить брательника по-людски, – ответил я.
– Это само собой, – пообещал начальник. – Это наш долг. Похороним как летчика.
– И чтоб некрофил в газете… – добавил я.
– Некролог, – вежливо поправил начальник. – Некролог обязательно поместим. И памятник закажем.
– Нет!! – заорал я и топнул ногой. – Ни памятника, ни монумента не надо!!
– Как же так? – попытался возразить инструктор. – Что ж за могила без памятника?
– Не надо! – настоял я. –
