— Вначале да, но потом наступила «культурная революция». Школы были закрыты, ведь так? Как ты думаешь, как это могло сказаться на уровне образования?
— Но ведь тебя не было в Китае во времена «культурной революции», — порой слабо возражала я.
— Не было, но я знаю, — обычно отвечала Дори.
Я понимала, о чем она говорит. Просто я не разделяла ее пессимистического взгляда на будущее. Меня нельзя назвать наивной. Мне понравилась моя первая поездка в Китай, но я осознавала, что существует и другая страна, которая постепенно завладела моим сознанием. Китай коммунистической идеологии. Правительственные экскурсоводы, общества которых было так трудно избежать, настаивали, чтобы я посетила так называемые «образцовые фабрики», которые, откровенно говоря, ужаснули меня дикими условиями труда. Особенно одна шелкопрядильная фабрика, где молодые женщины долгими часами трудились при плохом освещении и низкой температуре. Позднее мне объяснили, что женщины могли работать всего несколько лет, а потом у них сильно падало зрение. Прежде чем посетить саму фабрику, я купила в местном магазинчике вышитое панно с изображением журавлей на золотом шелковом фоне. Качество исполнения просто потрясало. Я не знала, оказала ли я руководству фабрики поддержку, чтобы оно смогло продолжать выплачивать деньги своим работникам, если люди, подобные мне, будут покупать их товары, или же я просто поощрила дальнейшую эксплуатацию женщин. Панно по-прежнему у меня, висит в рамке, и я все еще не знаю, поступила ли я правильно.
Я побывала в сельской местности, где мне показали мост, построенный простыми людьми без помощи инженеров. По крайней мере так уверял правительственный чиновник. Беда в том, что я была достаточно наслышана об ужасном периоде под названием «культурная революция», когда жители страны претерпевали жестокие репрессии, чтобы понимать, что все, относящиеся к буржуазии, а именно врачи, учителя и инженеры, подвергались резкой критике и были отправлены в сельскую местность для перевоспитания с помощью тяжелого труда. Конечно, они сильно страдали, поскольку были непривычны к суровой среде обитания, и во многих случаях их навсегда разлучали с семьями. Деревня пострадала еще сильнее, система школьного образования была разрушена десять лет, как говорила Дороти, людей учили, как они должны думать. Этот мост был построен инженерами, теми, что теперь пропалывали капусту.
Но те визиты в деревню и на фабрику не могли сравниться с тем, что я испытала во время поездки в Тибет. Мне было нелегко добраться туда, потому что, хотя власти и разрешили мне эту поездку, в реальности они делали все, чтобы мне помешать. Но я все же добралась, и, несмотря на всю красоту Тибета, меня ужаснуло то, что я увидела. Китай твердит о своей «корректной» религиозной политике по отношению к меньшинствам. Можно говорить что угодно. По крайней мере, это все чушь, когда дело касается Тибета. Жителей безжалостно преследовали. Монахов называли раскольниками и просто так бросали в тюрьмы на двадцать лет. После этого я пару раз повздорила с партийными чиновниками, ничтожными бюрократами, считавшими, что их положение дает им право вытирать о других ноги. Я знаю, что нельзя равнять народ и правительство, поэтому я покинула Китай, решив, что в целом мне там понравилось, и уверяя себя, что постепенно все наладится.
Вскоре после моего возвращения домой случился тот отвратительный эпизод в истории Китая, бойня на площади Тяньаньмынь. Я помню, как по телевизору показывали кадры оттуда, помню зернистый фон изображения, мрачного красного цвета из-за ночной съемки, и я думала, что, возможно, некоторые из прекрасных молодых людей, с которыми я успела познакомиться, могли пострадать или быть убиты. В тот момент я сказала себе, что никогда не вернусь в Китай. Так и вышло, но только до той минуты, когда Дори Мэттьюз заговорила со мной из мира мертвых.
И все же я оптимист. Еще до возвращения в Китай, чтобы попытаться купить шкатулку для Дори, я знала, что теперь людям там живется легче. Страна развивалась небывалыми темпами. Теперь уже не считалось преступлением относиться к классу буржуазии, потому что появилась новая правительственная установка: быть богатым замечательно. Да, там по-прежнему были люди в черном, армейские чиновники, которые считали, что они выше закона, и от этого я чувствовала себя неуютно. Но кроме возможности разбогатеть люди, с которыми я встречалась, получили определенную степень свободы, которой у них не было больше полувека, возможно, даже никогда. Дори слышала то же, что и я, но ее мнение не менялось. Она твердила, что обожает китайскую историю и культуру, это стало делом ее жизни, но она никогда не вернется в материковый Китай, о котором помнит лишь как о раздираемой войной стране, где фанатичные приверженцы различных течений так рвались к власти, что им было все равно, сколько людей они погубят.
Возможно, Дори была не права, но у нее было много причин так считать. Мне было сложно с ней спорить, когда она начинала вспоминать о пережитом ею опыте, на котором и было основано ее теперешнее отношение. Да, я могла предоставить ей объективную картину, но то, что сформировало мнение Дори, было основано на ее глубоких личных переживаниях. Настоящий опыт всякий раз побеждает теорию. Дори с матерью покинули Китай, когда ей было пять лет. Несмотря на столь юный возраст, она по-прежнему ярко помнила то время, и эти воспоминания не были радужными. Она рассказывала, что ее отец был родом из Шанхая, где успешно вел дела. Ее мать Вивиан, также родившаяся в Шанхае в английской семье, была вполне обеспечена. Перед Второй мировой войной и вторжением японцев Шанхай был очень привлекательным городом: китайским, но одновременно испытавшим европейское влияние, богатым и в то же время чуть пришедшим в упадок. Но на горизонте уже собирались тучи, в 1931 году японцы оккупировали Маньчжурию, возведя на трон последнего марионеточного императора из династии Цин, Пу И.
В то время все это казалось отдаленной угрозой, но тем не менее она приближалась. В июле 1937 года японцы стояли у ворот Пекина, и город сдался 29 июля того же года во время битвы, которая известна нам как сражение у моста Марко Поло. В конце 1937 года Шанхай также попал под власть японцев и оставался захваченным до конца Второй мировой войны.
13 декабря 1937 года японские солдаты захватили Нанкин, тогдашнюю столицу Китая, и в течение нескольких недель зверски убивали жителей, прокладывая себе путь через город, — позорное деяние, получившее название «Нанкинская бойня». Говорят, что за время войны с Японией было убито где-то от десяти до тридцати миллионов китайцев, хотя многие верят, что эта цифра намного выше. Китайцы считают японскую оккупацию своей родины, которая длилась всю Вторую мировую войну, «забытым холокостом».
Удивительно, но Вивиан с семьей сумели пережить японскую оккупацию. В Шанхае целые районы города были в каком-то смысле переданы крупнейшим и могущественным европейским державам, Британии, Франции, Италии и России. Японцы, которым не хотелось вызвать гнев столь сильных противников, на что они решились позже, на тот период оставили их в покое. Вивиан отзывалась о том времени как об относительно счастливом, они с родителями жили в красивом доме на холме, где было много слуг. Однако японцы были не единственной проблемой. Китайцы начали междоусобную войну. Образовалось две фракции: Красная армия, или коммунисты, во главе с Мао Цзэдуном и Гоминьдан во главе с Чан Кайши.
