все ради нее. Семья не одобряла их отношений, он не разговаривал со своей матерью почти год, она до сих пор на него обижается.
— А почему тогда они не поженились?
— Потому что она изменяла ему все это время. Крутила романы то с одним, то с другим. Да-да, милая, — Нанули заметила мое искреннее удивление, — эти молодые девчонки только строят из себя святых, неприступных и порядочных. Не все, конечно, но с Анной Нике не повезло. Он застал ее со своим лучшим другом, Отари, а она убедила его, что это Отари был виноват. И он ее простил, она мучила его еще почти год после этого. А потом она сказала, что не может выйти за него замуж, потому что у него нет ничего за душой, и выскочила за какого-то бизнесмена.
— А Ника?
— А Ника до сих пор узнает от своих знакомых, каким идиотом он был. Несколько недель назад он подрался со своим старым другом, который назвал Анну шлюхой. Извини за такие грубые слова, но это правда. И Ника знает, что это правда. Но признать это — значит, признать, что позволял себя обманывать столько лет.
Значит, когда он заявился у меня на пороге с разбитым лицом, он подрался за честь своей бывшей девушки. Он строил из себя такого правильного и обижался на меня из-за Паши, хотя я всегда говорила ему правду. А сам постоянно меня обманывал. Теперь я была уверена, что он по-прежнему влюблен в эту девушку, а я ему нужна была только для того, чтобы отвлечься.
Наверное, Нанули заметила, как я разозлилась, потому что она тут же начала его оправдывать:
— Их отношения закончились еще два года назад. Я была единственной, кто его поддерживал. Просто я не хотела, чтобы он оставался совсем один. Я люблю Анну, она выросла в моем доме, но она никогда не была для него тем, кого он в ней пытался увидеть. Он так обжегся на этих отношениях, что с тех пор стал очень черствым и холодным, перестал верить в любовь. Веришь мне или нет, но ты первая, кого он привел ко мне за эти два года. И ровно столько же я не видела его таким, как сегодня — счастливым.
— Я всегда была с ним честной, а он…
— А он боится быть честным, — перебила меня Нанули. — Он не прав, я его не оправдываю. Родственница! — фырнула она.
— И что мне делать? — спросила я скорее не у нее, а у самой себя.
— А чего ты хочешь?
— Чтобы он, наконец, сказал мне правду. Но он мне не доверяет, что я могу сделать?
— Если бы он тебе не доверял, не привез бы тебя сюда. Что он тебе сказал, что хочет повидать меня?
— Что сто лет здесь не был…
— Он тут был на прошлой неделе! — рассмеялась Нанули.
— Он даже тут меня обманул! — я тоже засмеялась — обреченно.
— Просто он не мог сказать тебе прямо, что хочет познакомить тебя со мной. Завтра он будет пытать меня вопросами, спрашивать, что я о тебе думаю!
— Какой он идиот… — я закрыла лицо руками.
— Это точно! — поддержала меня Нанули. — Но, послушай, дорогая, дай ему шанс. Припри его к стенке, пусть объясняется за все свое вранье. А потом уже сама реши — верить ему или нет.
— А если он снова меня обманет?
— Поверь мне — не обманет. Ладно, пойдем вернемся в комнату, они нас там, наверное, уже совсем потеряли.
Я кивнула, подхватила чистые тарелки и пошла за Нанули в гостиную, откуда все это время раздавался шум. Ника настраивал инструмент, когда мы зашли, и от моего внимания не укрылся его вопросительный взгляд, брошенный на его тетю. Она показала ему кулак, он виновато улыбнулся и снова принялся терзать свою гитару.
Когда он заиграл, я почти не слушала его. С одной стороны, я злилась на него за то, что он столько времени уходил от ответов, играл в загадочность и таинственность, за то, что не был честен со мной. С другой стороны, я вдруг увидела в нем потерянного мальчишку, который боится обжечься снова, боится доверять и потом — терять.
Но больше всего меня волновало другое — остались ли у него чувства к Анне
Глава 30. Анна
Я очень хотела поговорить с Никой, но застолье продолжалось и, казалось, что оно никогда не закончится. Несмотря на то, что собравшиеся относились ко мне очень тепло, без конца угощали закусками, пытались меня напоить и развлекали историями, я очень устала. Не отпускала тревога, я не понимала большую часть разговоров за столом, потому что они велись на грузинском. К тому же, после разговора с Нанули мне очень хотелось поговорить с Никой, но подступиться к нему было невозможно, да и я понимала, что время было неподходящим.
Извинившись за то, что покидаю праздник, и попрощавшись с гостями, я поднялась из-за стола и попросила Нанули отвести меня в спальню. Ника тут же вскочил и вызвался сам проводить меня в комнату. До этого момента мне казалось, что он не обращает на меня никакого внимания.
— Что бы тебе не наговорила Нану, это все неправда! — весело заявил он, открывая комнату и приглашая меня пройти. Он был пьян.
— А мне кажется, что то, что сказала мне Нанули, единственная правда, которую я слышала о тебе, — резко ответила я. Мне было совсем не весело.
Ника промолчал, но переменился в лице. Я прошла в комнату и поняла, что это его спальня. Я посмотрела на него так, чтобы ему сразу стало понятно, что спать придется в другом месте.
— Эка… Я тебе не вру.
— Ника, сейчас не время об этом говорить, у тебя гости, а я очень устала. Я хочу спать.
Вместо ответа он вдруг крепко обнял меня, не оставляя даже шансов на то, чтобы выбраться из его рук. В этот момент ему и не нужно было ничего говорить, слова бы только окончательно разорвали нить доверия между нами.
— Ты просишь меня быть честной, а сам все время врешь, — прошептала я ему в грудь.
— Я знаю, — он вдруг перестал оправдываться и спорить. — Ты очень дорога мне. Прости.
— Ника… — он так крепко сжимал меня, что мне стало трудно дышать, — я устала.
Он еще крепче сжал меня в своих объятиях, поцеловал в щеку и, наконец, отпустил. В легких по-прежнему не было воздуха, но сейчас мне нужно было остаться одной. Мне просто хотелось, чтобы
