о нем часто забывают) пришел и Национальный совет по научно-исследовательским разработкам: «В отношении проблемы неопределенности совершенно ясно одно — и, пожалуй, только одно: использование другого средства доставки вместо БРПЛ “Трайдент” (или иной баллистической ракеты, ранее использованной в качестве носителя ядерного оружия) не позволяет полностью устранить проблему… Когда речь идет о средствах доставки с относительно большой дальностью, четкая граница между ядерными и обычными системами отсутствует»[376].
Выживаемость ядерных сил
Хотя как российские и китайские эксперты, так и официальные лица нередко упоминают о проблеме неопределенности типа боеголовок, наибольшую обеспокоенность у них, судя по всему, вызывает то обстоятельство, что НБГУ может подорвать их потенциалы ядерного сдерживания[377]. Иными словами, главное опасение связано не с ошибочной идентификацией оружия НБГУ как ядерного, а с тем, что исключительно неядерный удар способен ослабить, а возможно, и ликвидировать их ядерные силы.
В действительности обеспокоенность России и Китая в отношении влияния неядерных вооружений США на выживаемость их ядерных сил касается не только (и, возможно, даже не в первую очередь) систем НБГУ. Российские исследователи особенно четко заявляют об угрозе со стороны различных типов «высокоточных вооружений» включая «крылатые ракеты воздушного и морского базирования большой дальности, мощные авиабомбы и управляемые ракеты, которые могут доставляться тяжелыми бомбардировщиками и тактической авиацией… США»[378]. По словам генерал-майора в отставке Владимира Дворкина, возглавлявшего военный НИИ, который разрабатывал модели ядерных ударов, такое оружие «представляет угрозу для всех элементов стратегической ядерной триады, в том числе шахтных и мобильных пусковых установок Ракетных войск стратегического назначения… стратегических подводных лодок в базах и стратегических бомбардировщиков»[379].
О серьезности обеспокоенности Москвы, как указывают российские исследователи, говорит тот факт, что она постоянно вкладывает значительные средства в развитие систем ПВО и ПРО[380]. Этим мероприятиям уделено важное место в российской военной доктрине 2010 г., где одной из главных задач Вооруженных сил названо «обеспечение противовоздушной обороны важнейших объектов Российской Федерации и готовность к отражению ударов средств воздушно-космического нападения»[381]. Разъясняя это положение, российский исследователь и бывший депутат Государственной думы Алексей Арбатов, Владимир Дворкин и ученый Сергей Ознобищев отмечают: «Поскольку орбитальных систем оружия пока нет и в ближайшее время не предвидится, под средствами воздушно-космического нападения очевидно подразумеваются, в том числе, крылатые и баллистические ракеты в неядерном снаряжении, высокую точность наведения которых обеспечивают космические информационные системы»[382].
Российский исследователь Евгений Мясников, автор многих работ по данной тематике, утверждает: обеспокоенность российской стороны сегодня настолько велика, что, «…по мнению ряда [российских экспертов] ВТО [высокоточное оружие] представляет собой большую опасность для выживаемости российских стратегических наступательных вооружений, нежели ПРО. В указанных временных рамках прорывных технических решений, которые обеспечили бы заметное повышение эффективности ПРО против МБР, не предвидится, тогда как уже сейчас в США накоплен заметный контрсиловой потенциал ВТО, который в перспективе будет наращиваться»[383].
В России исследователи, считающие, что высокоточное оружие представляет для ядерных сил страны большую угрозу, нежели система ПРО, остаются в меньшинстве — по крайней мере на настоящий момент. Но если создание системы ПРО и дальше будет проходить медленнее, чем планировалось (о чем свидетельствует отмена четвертой фазы Поэтапного адаптивного подхода для Европы), и Вашингтон активизирует работы по программе НБГУ, высокоточное обычное оружие, вполне вероятно, выдвинется на первый план в озабоченностях России.
Ядерные силы Китая намного меньше российских, а потому и их выживаемость ниже, причем проблема усугубляется отсутствием у КНР современной системы раннего предупреждения о ракетном нападении (создание такой системы в целом, вероятно, сыграло бы стабилизирующую роль, но также оказалось бы сопряжено с рисками, поскольку при этом могли бы возникнуть неопределенности типа боеголовок и направленности удара). Пекин, судя по всему, разделяет озабоченность Москвы относительно высокоточных обычных вооружений США. Китайские исследователи и чиновники, как правило, менее четко высказываются о том, какие американские обычные вооружения они считают проблемой (чаще всего они прибегают к общим формулировкам о «неядерных стратегических ударных средствах»[384] или просто «неядерном оружии»[385]), имеющаяся информация позволяет предположить, что их обеспокоенность носит даже более широкий характер, нежели у их российских коллег[386]. Отчетливое и важное заявление о такой обеспокоенности содержится и в тексте просочившегося в СМИ секретного «Руководства по боевым операциям Второго артиллерийского корпуса», в котором китайские «ядерные ракетные войска и их пусковые установки» названы в качестве «основных целей» для превентивных ударов противника[387]. Там же частям Второго артиллерийского корпуса предписывается быть готовыми к обороне «от ударов высокоточного оружия, запускаемого с наземных (морских) платформ противника, ударов с воздушных платформ противника, борьбе с воздушным десантом и атаками или диверсиями, осуществляемыми силами спецопераций противника»[388].
Из текста следует, что под «высокоточным оружием» подразумеваются крылатые ракеты (там даже упоминается, что в ходе войны в Персидском заливе 1991 г. Ираку удалось сбить несколько крылатых ракет «Томагавк»)[389]. Особенно примечателен, однако, тот факт, что в качестве угрозы выживаемости китайских ядерных сил названы воздушный десант и войска спецназначения. Хотя российские исследователи порой также озвучивают аналогичные опасения, но в дискуссиях на данную тему они играют второстепенную роль. Таким образом, акцент на подобной озабоченности в авторитетном (как считается) китайском документе не может не поражать. Другим свидетельством глубины обеспокоенности китайской стороны служит обширная серия интервью в отношении реакции на «Обзор ядерной политики и стратегии развития ядерных сил США», взятых у китайских экспертов в 2010 г. Лорой Саалман — специалистом по ядерной политике КНР. По словам Саалман, ее собеседники затрагивали тему развития обычных вооружений чаще, чем любую другую[390].
Одна конкретная проблема, на которую обращают внимание как российские, так и китайские исследователи, заключается в том, что сочетание системы ПРО и высокоточных обычных вооружений может позволить Соединенным Штатам попытаться нанести разоружающий удар, не переходя «ядерного порога». В 2007 г. Анатолий Антонов, возглавлявший российскую делегацию на переговорах по новому договору СНВ и являющийся ныне заместителем министра обороны, в характерной для него пышной манере отметил: «Мы видим прямую связь между американскими планами по созданию глобальной системы ПРО и концепцией быстрого глобального удара, означающей способность нанести удар по любой точке планеты в течение часа после принятия соответствующего решения. Данная концепция в сочетании с глобальной ПРО становится инструментом обретения политического и стратегического доминирования в мире. Это достаточно серьезный фактор, подрывающий принципы взаимного сдерживания и обоюдной безопасности, размывающий архитектуру стратегической стабильности»[391].
В том же духе — хотя и в не столь драматичной форме — высказалась генерал-майор Яо Юньчжу, представляющая китайскую Академию военных наук, которая отметила, что в КНР раздаются призывы к пересмотру
