Вы представить не можете нашу подготовку. Один американский карабин на троих. Остальное оружие немецкое. Я не говорю про боевую технику. В день наступления я стал счастливым обладателем двух танков «Шерман». Вы не ослышались, Франц! Двух танков, один из которых к тому же отказал, едва пройдя несколько километров.
— Вам не позавидуешь, Отто. Но операция «Дракон» в действии.
— Куда деваться, она под личным контролем фюрера.
— Отто, операция развивается успешно. Усилия вашей бригады нацелены на Бастонь, Динан, Намюр, а не на Мальмеди, как спланировано, где вас ждала бы неудача. Вам не показалось это странным?
— Еще бы! Генштаб не дал мне объяснений. Меня это обескуражило, но я сдержал гнев.
— Отто! Это сделал лично фюрер. У него было видение на счет всей операции «Вахта на Рейне». Именно по этой причине в последний момент ставка сделана на 5-ю армию Мантойфеля. Ему переданы основные танковые корпуса СС. Дитрих остался на вспомогательных ролях, прикрывая 5-ю армию с севера. Так что же вас беспокоит?
— Группы наделали много шума за три дня, дезорганизовали оборону противника. Успех отрядов далеко превзошел мои надежды, но есть и провалы. Кстати, вы слышали новость, — улыбка Скорцени расплылась во все лицо. Шрам — багровый плотный рубец — собрался как червяк. — Американское радио в Кале говорило о раскрытии огромной сети шпионажа и диверсий в тылу союзников, и эта сеть подчинялась полковнику Скорцени, «похитителю» Муссолини. Американцы даже объявили, что захватили более двухсот пятидесяти человек из моей бригады — цифра явно преувеличенная. Я стал популярен. Так вот, меня беспокоит, что американцы на нас устроили тотальную охоту. Есть ли у меня резерв времени, чтобы выполнить свою историческую миссию? Смогут ли продержаться глухонемые джи-ай под прицелом настырных квадратоголовых америкосов до того, как мы захватим мосты?
— Вы зря паникуете, друг, — Франц произнес твердым, наставническим голосом. — Конечно, это вас не спасет, — он постучал пальцем по американскому шеврону на куртке Скорцени. — Ваш маскарад виден за полкилометра. Но факторы неожиданности и дерзости сыграют роль. Ваш успех зависит от наступательных действий танковых дивизий. За нами следует 47-й танковый корпус генерала Хайнриха фон Лютвица. Молитесь на него. При паническом бегстве противника вам легче захватить мосты, обеспечить переправу.
Отто Скорцени посуровел, задумался.
— Вот вы говорите, что я мечтаю в полумраке, — продолжал беседу Ольбрихт. — Я не мечтаю, Отто. Я думаю, как вам помочь. И здесь приходит мысль вновь использовать русский батальон, этих сорвиголов. Вы поняли меня, Отто? — Франц толкнул локтем в бок соседа, который притих в полудреме.
— Что, русский батальон? — выпалил Скорцени, не теряя нить разговора. — Бьюсь об заклад, моя бригада достигнет раньше другого берега, чем ваши русские. Мне кажется, вы им слишком доверяете.
— Спокойнее, Отто. Русские меня не подводили, — парировал Франц. — Не подведут и в этот раз. Они отвечают за свои слова. Спешу посмотреть на их работу. Уверен, под Нешато есть что показать фотокорреспондентам. Хорошая русская поговорка гласит: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Отто, придержите свои бахвальства фюреру. Ему будут приятны ваши подвиги. Вы ходите у рейхсканцлера в любимчиках. Слышал, что он вам даже запретил идти во вражеские порядки, дабы не позволить себе вас потерять. Это правда?
Лицо Скорцени засияло от гордости.
— Франц, это правда. Фюрер дважды просил оставаться в тылу, поберечься от пуль. Но разве это выполнимо? Кстати, вы обласканы экселенцем не хуже, чем я.
— Это заметно?
— Очень. В генштабе говорят, что фельдмаршал Модель боится, что вы разделите с ним славу побед в операции. Думаю, по этой причине он дал согласие на ваш отъезд со мной.
— Мне слава незачем, Отто.
— Так ли это, подполковник? А фотографы, служебный взлет?
— Это видимая сторона. В душе я тихий парень. Тише едешь, дальше будешь.
«Не смеши меня, брат, — вдруг зарокотал в голове Ольбрихта Клаус. — Говоришь, тихий, а ввязался в мировую драку, сталкиваешь лбами союзников, ставишь генералов по стойке смирно. Это как понимать? Две жены заимел, детей настрогал — все из-за скромности?» — «Зачем проснулся, Клаус? — недовольно отозвался Франц. — В твоей помощи и критике не нуждаюсь. И вообще, я думал, что мы уже одно целое. Ты давно не уделял мне внимания. Выскочил, как черт из табакерки. С какого перепуга?» — «Засиделся у тебя. Руки чешутся по делу. Я же профессионал. Советуйся больше со мной. Мне скучно, друг». — «Хорошо, придумаю для тебя что-нибудь. Сейчас не мешай. Видишь, Скорцени уставился недоуменно. Бывай, волк одиночка…»
— Франц? Вы меня слышите? С вами все в порядке? — Скорцени щелкнул пальцами перед лицом штабиста.
Ольбрихт вздрогнул. Шире открыл глаза. Взгляд затуманенный. Произнес глухо:
— Это после контузии. Приступ головной боли. Не обращайте внимания. Говорите. Я прослушал, что вы сказали.
— Я сказал, что вы хорошо вжились в русскую культуру за время войны. Ваши высказывания могут вызвать подозрения у службы безопасности. Не обижайтесь. Я имею польские корни и вашу привязанность к русским особенно чувствую.
Франц достал фляжку и молча сделал глоток коньяку. Боль в голове от неожиданного появления Клауса проходила. Он вновь мыслил ясно. Не раздражаясь на высказывания Скорцени, бросил уверенно:
— Не преувеличивайте, Отто. Подозрения скорее вызовут у американцев ваши диверсанты за незнание столицы штата Кентукки или тому подобное, а не у генералитета мои отношения с отобранными русскими пленными. Допьете? — протянул фляжку. — Скоро приедем. Видите, туман расходится.
— Не вижу препятствий, Франц! — воскликнул удовлетворенно Отто и лапищей перехватил емкость с остатками коньяка.
— Гос-сподин подполковник! — вскрикнул неожиданно Криволапов.
Визжат тормоза. Машина юзит, несется влево. Криволапов бросает педаль тормоза, выворачивает руль, на последнем метре дороги гасит скорость. Оборачивается. Глаза вытаращены, заикается:
— С-стреляют-с, господин подполковник!
До немецких офицеров ясно донеслась пулеметная очередь. В ответ стреляли из «шмайсеров». Вдруг недалеко в пределах видимости рванули мины среднего калибра. Огромная ель на глазах изумленных пассажиров, иссеченная и срезанная осколками, вздымая клубы снежной пыли, шумно завалилась на дорогу. Сразу последовал артиллерийский выстрел из «Пантеры». Он многократным эхом разнесся по лесу, заглушая и крики рядом стоящего фельдфебеля, и вопли мотоэкипажа, подмятого елью.
— Что это? — рявкнул Скорцени. Не дожидаясь ответа, небрежно бросил фляжку на сиденье и, рванув дверь, скатился в кювет.
Приземление было мягким. Тем не менее Отто почувствовал головокружение. Чтобы избавиться от дурноты, зачерпнул пригоршнями рыхлый снег, приложил к пылающему лицу, пожевал. Осклабился от удовольствия. Талая вода текла под рубашку, обжигала грудь. «Черт, раскрыли быстро! — заработал мозг. — Надо выводить группу. Иначе не доберешься до Мааса».
Выглянул из кювета. Туман заметно поредел. Хмурое декабрьское утро наступило. Лесная дорога, основательно забитая военной техникой,
