class="p">Оба заявления действительности не соответствуют. В последнем, на английском, варианте воспоминаний Набоков сообщает, что Стендаля, Бальзака
и Золя он прочёл ещё в России, в совсем юном возрасте, но, в отличие от отца, их хорошо знавшего и любившего, полагал «презираемыми мною посред-4 Набоков В. Письма к Вере. С. 231.
1 Цит. по: ББ-РГ. С. 325.
2 Набоков В. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. С. 178-179.
3 Набоков В. Там же. Предисловие автора к американскому изданию. С. 7.
4 Там же. С. 9.
90
ственностями».5 Что же касается «Американской трагедии» Драйзера, то, как
отмечает Бойд, «Набокова часто подводила память, когда речь шла о датах и
последовательности событий; кроме того, из воспоминаний Сергея Каплана об
их занятиях следует, что роман Драйзера, опубликованный в 1925 году, в
1926-м был уже хорошо знаком Набокову. Однако у Драйзера убийство, за-маскированное под несчастный случай, совершается в результате цепи неумо-лимых детерминированных обстоятельств. Набоков ненавидел детерминизм, особенно в литературе, – отсюда его нелюбовь к трагедии… На этот раз он
берёт тему детерминистского убийства и выворачивает её наизнанку».1
Время зарождения романа и его созревание не случайно пришлись на
1927 год, когда Набоков яростно отбивался в публицистических битвах от сторонников идеи причинно-следственного хода истории. Тем более нестерпимо
было ему навязывание той же логики в индивидуальной истории – судьбе человека.
«Король, дама, валет» – и в самом деле полемический «лихой скакун», сочинённый в ответ на роман Драйзера, а Драйзер и Драйер (главный герой
романа Набокова) – слишком похоже, чтобы быть простым совпадением. Чуткому уху Набокова могло изрядно надоесть постоянно слышимое вокруг зу-дящее «зе» в бесконечных обсуждениях марксизма, фрейдизма, дарвинизма и
прочих ненавистных ему «-измов». Вот он и прихлопнул его как назойливого
комара. Заодно экономно и изящно придумав имя своему, антиподному Драй-зеру, герою. Недоказуемо, но возможно.
Так или иначе, но избавив Драйера от детерминизма, предполагающего
объективное, рациональное, причинно-следственное понимание окружающей
действительности и самого себя, и назначив его не каким-либо праздно раз-мышляющим философом или историком, а преуспевающим коммерсантом, Набоков, как бы в насмешку, продемонстрировал, на заведомо как будто бы
неподходящем для этого типаже, действие других сил – сил судьбы, проявля-ющих себя через случай и в соответствии с особенностями характера индивида. И если судьба грозит Драйеру настоящими, подлинными бедами и даже
угрозой самой жизни, то не от конъюнктуры рынка или деловых просчётов –
это обратимо, – а от творческой недовоплощённости и от поверхностного отношения к тому, что кажется ему банальным и простым.
И не потому Драйер «случайный, ненастоящий» коммерсант, как и сам он
это чувствует, что ищет «в торговых делах» прежде всего игру, творческий
процесс, а не только результат, прибыль. Это-то как раз свойственно настоящим, по призванию, деловым людям. Просто это не сфера оптимального при-5 Nabokov V. Speak, Memory. Р. 177.
1 ББ-РГ. С. 328.
91
ложения его талантов, его подлинной, полной самореализации. Драйер ещё не
нашёл того. что ему нужно, – его творческий потенциал буквально взывает к
нему: ему хочется путешествовать по всему миру, «искать то летучее, обольстительное, разноцветное нечто, что он бы мог найти во всякой отрасли жизни.
Часто ему рисовалась жизнь, полная приключений и путешествий, яхта, складная палатка, пробковый шлем, Китай, Египет, экспресс ... вилла на Ривьере для Марты, а для него музеи, развалины, дружба со знаменитым путеше-ственником, охота в тропической чаще. Что он видел до сих пор? Так мало...
Есть столько книг, которых он не может даже вообразить».1
Этот захватывающий пассаж – не одна игра воображения, мечта (Драйер
– мечтатель, в отца, но отец, скромный портной, был беден), это, можно сказать, манифест, программа действий. Непосредственно перед этим пассажем:
«Продать и – баста, – думал Драйер. – Хорошо бы продать и весь магазин».2
Это он о всём своём торговом предприятии, включая «любопытное дело с ис-кусственными манекенами». Так в чём же проблема? Он на правильном пути:
«…что же было бы там, в сиянии преувеличенного солнца, среди баснослов-ной природы?..»3 А «там» что-то бы и нашлось для человека, который «с таким
волнением … воспринимает каждую мелочь жизни»,4 что-то настоящее, именно для него, так оно и бывает – в поиске. Но: «Странно, что вот деньги есть, а
мечта остаётся мечтой».5 И тому есть причина: «Никак даже не скажешь ей: поедем, дела подождут».6 Это в самом начале романа, ближе к концу – то же
самое: «Есть деньги, а путешествовать нельзя».7 Даже когда Драйер как-то показал своей жене, Марте, листок, на котором приблизительно подсчитал своё
состояние, и ей стало понятно, что «таких денег хватит на много лет ленивой
жизни», она и тогда осталась при мнении, что «пока Драйер существует, он
должен продолжать зарабатывать».8
Драйер, уже семь лет женатый на патологически алчной и властной женщине, пребывает в уверенности, что она – просто хозяйственная, экономная, холодная по природному темпераменту, жена с некоторыми небольшими причудами. Фактически же он подчиняется её диктату, укрощая свою мечту, пре-граждая себе путь к свободе творчества. Коммерсант в нём исчерпал себя, ему
в этой роли тесно и скучно, он сам себя забавляет: ночью, с фонариком, возносясь «в
