членораздельно произнес:
– Наблюдательный…
Волгин выдержал взгляд полковника.
– Ну, что встал? – произнес тот саркастически. – Иди. В зале, небось, без тебя никак не начнут, ты там уже в завсегдатаях числишься.
* * *
Пулей вылетев из кабинета, Волгин с трудом удержался от того, чтобы не хлопнуть дверью. Начальство начальством, но с какой стати с ним говорят в подобном тоне?..
Он услышал за спиной торопливые шаги.
– Волгин, – зашептал Зайцев, – подожди!
Капитан не останавливался.
– Не обращай внимания, – продолжал лейтенант, – наплюй. Просто он психует.
– Все психуют! Но зачем нести хрен знает что?
– Мне тоже сегодня досталось, – признался Зайцев. – Остынет. Еще и извинится.
– Не нужны мне его извинения.
– У всех сейчас нервы ни к черту.
– Тоже мне, вояки, – огрызнулся Волгин. – Ну, сбежали пленные, так этого надо было ожидать – с такой-то охраной. Лучше бы озаботились тем, как их поскорее отловить, чем во Дворце правосудия баррикадироваться.
– Да при чем тут пленные? Тут другие дела…
– Какие еще могут быть дела?
– А ты разве не знаешь? – Зайцев заговорщицки понизил и без того тихий голос.
– Да в чем дело-то?
– Немецкая защита перешла в наступление, теперь в развязывании войны пытаются обвинить нас…
Волгин ошеломленно уставился на собеседника.
* * *
Несколько минут спустя он, крадучись, вошел на балкон зала 600. Заседание трибунала уже началось, и, судя по всему, атмосфера успела накалиться.
Лорд Лоренс трижды стукнул церемониальным молотком, чтобы прервать спич адвоката Серватиуса.
– Господин адвокат, ближе к сути дела, – строго произнес он.
Серватиус недовольно нахмурился. Это был крупный мужчина с коротко стриженной копной серовато-седых волос. Всем своим видом он напоминал не столько судейского деятеля, сколько уверенного в себе мясника, хозяина всеми уважаемой продовольственной лавки. Грубые и тяжелые, собранные в кулаки ладони уверенно упирались в трибуну, округлое одутловатое лицо с маленькими глазками и пористым мясистым носом раскраснелось и было покрыто мелкими бисеринками пота.
Всю сознательную жизнь Серватиус тщательно выстраивал адвокатскую карьеру, делая серьезные успехи. При том, что он так и не вступил в нацистскую партию и демонстративно старался держаться в стороне от политики, Серватиус непостижимым образом оставался на плаву в годы гитлеровского правления, включая военное время, когда, выполняя воинскую обязанность, дослужился до звания майора.
Всем своим тучным телом, обернутым в темную мантию с широкими, повисшими, как крылья гигантской летучей мыши, рукавами, Серватиус подался вперед, будто собирался совершить прыжок.
– Это и есть суть! – выпалил он с апломбом. – Мои подзащитные утверждают, что в 1941 году Советский Союз сосредоточил на своих западных границах огромные силы, чтобы напасть на Германию…
Вокруг были сосредоточенные лица, журналисты что-то лихорадочно записывали в блокноты. Почуяв присутствие Волгина, Нэнси, сидевшая в первом ряду балкона, повернулась к нему: к ее уху был прижат наушник. Рыжеволосая красотка иронично улыбнулась, в упор поглядев на советского офицера. Кажется, ее забавлял такой поворот в ходе слушаний.
– Германское руководство, в числе которого были и мои подзащитные, – продолжал Серватиус, – вынуждено было нанести упреждающий удар и в корне пресечь советскую агрессию.
– Одну минуту, ваша честь! – вскричал Руденко.
Лорд Лоренс вздрогнул. Это было нарушение протокола, а нарушения необходимо пресекать; с другой стороны, советский обвинитель зарекомендовал себя как человек точный и законопослушный, и если он так решительно поднялся с места, у него были на то серьезные основания.
Пока досточтимый глава судейской комиссии размышлял, как реагировать на эскападу представителя СССР, тот уже был на полпути к трибуне. Решительно отодвинув Серватиуса от микрофона, Руденко воздел над головой несколько листков бумаги с неровными, написанными от руки строками.
– Я прошу суд принять письменное свидетельство командующего шестой гитлеровской армией бывшего фельдмаршала Паулюса, который 31 января 1943 года под Сталинградом сдался в плен Красной армии. Это свидетельство написано фельдмаршалом собственноручно и добровольно. В нем говорится…
– Возражаю! – перебил Серватиус, взмахнув руками; крылья мантии властно распахнулись и взлетели перед лицом советского обвинителя. – Категорически возражаю! Суд не должен принимать письменные свидетельства, если свидетель жив и может предстать перед судом. Если вы действительно хотите нас убедить, то предоставьте нам этого мифического свидетеля лично, господин главный обвинитель Руденко.
Он, прищурясь, уставился на своего противника, и на его губах возникла издевательская ухмылка.
На скулах Волгина заиграли желваки. Судебное разбирательство, как и предупреждал Зайцев, приняло неожиданный и очень неприятный оборот. Тех, кто пострадал больше других, теперь пытаются сделать виноватыми.
* * *
– Они совершенно заврались, эти русские! – возмущался американский военный чин, придерживая под локоть немолодую даму приятной наружности. – Фельдмаршал Паулюс геройски погиб под Сталинградом. Это всему миру известно! Протаскивать мертвеца в свидетели – каково, а?
– Зачем это им? – поинтересовалась дама.
– Пытаются доказать, что они не собирались нападать на Европу. Они все время лгут!
Волгин двигался в толпе, стекающей вниз по главной лестнице дворца, рядом с американской парой, не в силах отодвинуться в сторону – слишком плотным был людской поток. Американец удостоил Волгина беглого взгляда, но решил, что вряд ли этот офицер Красной армии понимает, о чем идет речь. Они же наверняка не знают английского языка, эти русские!
Волгину до дрожи хотелось вступить в спор, но он не стал этого делать. В таких случаях всегда лучше выложить на стол доказательства. Разговоры же о неисчислимых жертвах, которые понес Советский Союз в страшной войне, наверняка остались бы для американского чина пустым звуком и предметом для снисходительной усмешки. Поэтому капитан рассудил, что ввязываться в дискуссию ниже его достоинства.
– Советским приходится несладко, – услышал он за спиной. – Да и нам, кто остался, тоже.
Герр Швентке остановился рядом и поглядел на Волгина с нескрываемым сочувствием.
– Тяжелая история, – вздохнул Швентке. – Трудно доказывать свою невиновность. Особенно когда твои доводы никто не хочет слышать…
Волгин не был настроен на то, чтобы развивать неприятную тему. Зато ему пришло в голову другое.
– Герр Швентке, вы говорили, что работаете в городской администрации?
– Именно. Чем могу быть полезен?
– Я ищу брата. Он пропал во время войны, а теперь, кажется, я нашел его след…
– Поздравляю. Времена такие тяжелые. И так трудно найти потерявшихся близких. Очень рад за вас.
– Все не так просто, – Волгин замялся. – Я нашел след, но не его самого. Судя по всему, он попал в лагерь для военнопленных. Здесь, под Нюрнбергом. Там служил один офицер СС, инспектор по лагерям. Его фамилия Хаммер.
– Как-как?
– Хаммер. Он может что-то знать про брата.
Герр Швентке задумался.
– Эсэсовец, говорите? – пробормотал он. – Они все попрятались.
– Он высокий, стройный, – продолжал Волгин. – Сказали, что большой ценитель искусств…
– Дорогой мой друг! Немцы все стройные. Ну, кроме Геринга, – усмехнулся
